Он целует меня так, как делает это каждый раз, словно пожирая меня заживо. Он просовывает руку внутрь халата и нащупывает мою обнаженную грудь. Его чуткие пальцы исследуют мое тело, как слепой: изучая каждый изгиб на ощупь, а не на глаз.
Я пытаюсь сопротивляться силе этих рук, но это невозможно.
Я обмякаю, падая назад, прижимаясь к поддерживающей силе его руки. Халат распахивается, открывая ему полный доступ к обнаженному телу под ним. У меня кружится голова, и я падаю в обморок, когда его теплая, сильная рука проводит по моей обнаженной плоти.
Декоративные оловянные плитки кухонного потолка наполняют мои глаза своим серебристым сиянием. Кончики его пальцев танцуют по моим ключицам, а затем его рука обхватывает мое горло. Я чувствую, как его член упирается в мое бедро, когда он медленно перекрывает мне воздух.
— Что тебе снилось прошлой ночью? — прошептал он мне на ухо. — Ты стонала во сне...
— Я не помню, — лгу я.
Его пальцы сжимаются до тех пор, пока на оловянной плитке не появляются черные пятна, и я едва чувствую его руку под своим телом.
— Ты не сможешь хранить от меня секреты, Мара, — рычит он, стискивая зубы у моего горла. — Я буду ломать тебя систематически, без устали, пока ты не дашь мне то, что я хочу.
Я поворачиваю голову и смотрю прямо ему в глаза.
— Чего ты хочешь?
Он облизывает губы, наши рты так близко друг к другу, что его язык почти касается и моего.
— Я хочу всю тебя. Каждая частичка тебя. Я хочу знать о тебе все: всю твою историю, каждую мысль, которая приходит тебе в голову. Каждое желание, каким бы темным или извращенным оно ни было. Все фантазии, какими бы невозможными они ни казались. И самое главное, Мара, я хочу занять твои мысли, как ты занимаешь мои. Я хочу, чтобы ты была одержима мной, привязана ко мне, зависела от меня. Я хочу, чтобы ты жила для меня, а не только со мной.
Для меня это более страшная перспектива, чем когда я думала, что Коул может меня убить.
Вся моя жизнь была борьбой за независимость.
Каждый человек, который должен был любить меня, вместо этого пытался контролировать меня. Они пытались согнуть меня и придать мне форму, чтобы я стала такой, какой они хотели, чтобы они могли использовать меня, чтобы они могли поглощать меня, как топливо.
Я отстраняюсь от него, встаю прямо, закрываю мантию и застегиваю ее.
— Я отдала свою жизнь в твои руки. Но никогда не говорила, что ты можешь забрать мою личность.
Коул улыбается мне, не стесняясь.
— Я не пытаюсь изменить твою сущность. Я пытаюсь раскрыть ее. Бриллиант не может сиять, пока его не огранят.
Я скрещиваю руки на груди, уже зная, к чему это приведет.
— И где ты планируешь меня огранить сегодня?
Он пытается сдержать смех, что никогда не является хорошим знаком.
— Всегда такая подозрительная, Мара. Это совершенно несправедливо, учитывая, что я еще не придумал для тебя ни одного плана, который бы тебе не понравился.
— Это щедрая интерпретация. Особенно если учесть, что путь к «
Теперь он смеется, и этот звук обдает меня жаром. Когда дьявол смеется, мир немного кренится вокруг своей оси, и где-то кто-то совершает роковую ошибку.
— Нет ничего ужасающего в том, что я поведу тебя по магазинам.
— Ни хрена подобного, — огрызаюсь я. — Ты обещал забрать мои вещи из старого дома.
— И я забрал - твои вещи будут доставлены сегодня днем. Хотя сначала я должен их продезинфицировать.
Он фыркнул.
— Не хочешь, чтобы в твоих безупречных шкафах висели мои куртки из дешевого магазина? Не волнуйтесь, я уверена, что в этом доме есть крыло, которое ты даже не видел.
— О, я знаю каждый дюйм этого дома, — заверил меня Коул. — От меня нигде не спрячешься, тем более здесь, в моем собственном доме.
Зафиксировав его темный взгляд, я верю ему.
Противостоять Коулу - все равно что стоять на пути товарного поезда.
И все же я стою здесь, глядя на свет фар, а гудок предупреждает меня об опасности.
— Мне нравится моя одежда, — шиплю я.
— У тебя нет своей одежды, — говорит Коул. — У меня есть. И я не отдам ее тебе, пока ты не пойдешь со мной за покупками. Если тебе не понравится то, что я выберу, ты не обязана это носить. Но ты будешь сопровождать меня... или тебе придется идти в студию в этом халате. — Он усмехается. — Или голой. Меня устроит любой из этих вариантов.
Я буду носить этот чертов халат всю неделю, чтобы насолить ему. Это оскорбит его чувства гораздо больше, чем мои. Только холодный серый туман за окном меня отговаривает - шелк не греет.
— Ладно, — говорю я нехотя. — Но я серьезно - я не надену ничего, что мне не нравится.
— Меньшего я и не ожидал, — отвечает Коул с раздражающим самодовольством.
Поднеся стакан с латте к раковине и поставив его чуть сильнее, чем нужно, я говорю: — Давай покончим с этим.
Коул поднимает одну черную бровь.
— Сначала тебе нужно принять душ.
У меня руки чешутся снова схватить стакан и швырнуть в него. Ему никогда недостаточно получить то, что он хочет, - все должно быть именно так, как он хочет.
Вместо этого я выскальзываю из халата и бросаю его в лужу посреди пола его кухни.
— Как пожелаете, мастер.