Unknown

— Еще один для нее, — говорит он Монике. — Принеси ей так же кока-колу.

Моника выгибает темную ухоженную бровь, в ее глазах пляшет насмешливый огонек. Мои внутренности сжимаются, гадая, какие предположения она делает.

— Тебе не следовало этого делать, — говорю я ему, как только она уходит, неловко оглядываясь на окружающих нас мужчин, некоторые из которых наблюдают за нами.

— Конечно, я должен, — я открываю рот, чтобы возразить, но он машет рукой. — Ты должна научиться не так сильно заботиться о том, что думают другие, Ангел. Если ты этого не сделаешь, то никогда не сможешь заставить это работать здесь.

— Я…

— Если Спайдер поднимет шум, пошли его поговорить со мной, — рычит он, в его голосе появляется намек на силу. — Ты спасла мне жизнь. Это меньшее, что я могу сделать.

Чувствуя себя гораздо менее виноватой, я откидываюсь на спинку сиденья, расслабляясь и чувствуя себя так, словно меня только что завернули в теплое одеяло холодной ночью.

— Сейчас, — говорит он, делая глоток пива и вытирая немного пены со рта. — Расскажи мне, как у тебя на самом деле дела.

Смысл его слов ясен. Не стоит ему давать тот лживый ответ, который я ему только что дала. Он хочет, чтобы я рассказала ему все так, как оно есть на самом деле.

Я смотрю на стол, потирая большим пальцем потертое место на нем, во мне бурлит множество эмоций, ни одну из которых я не чувствую нужным выражать ему. Кэп близок со Спайдером. Доверять ему не только кажется неправильным, но и заставляет меня чувствовать себя почти испуганной. Я соглашаюсь пожать плечами.

Кэп наблюдает за мной поверх своей кружки. Он не смотрит на отметины на моей груди, и я чувствую, что он избегает их так же сильно, как если бы он смотрел на них. У меня такое впечатление, что он так думает.

Как много он знает? Я ерзаю на стуле, не в силах поднять взгляд выше его бороды.

— Станет легче, Ангел.

— Так ли это? — я вздрагиваю от того, как резко это прозвучало. Я оглядываю бар, битком набитый вооруженными людьми, преступниками, которые, похоже, не задумываются дважды о том, с каким насилием или неприятностями они сталкиваются каждый день. Сколько из этих людей лишили себя жизни?

— В какой части? — спрашиваю я его, надеясь, что он понимает вопрос, который я не могу заставить себя выразить словами.

Он говорит об опасной жизни, которую они со Спайдером ведут, об идее быть с человеком, который ведет такую жизнь, или о тьме в Спайдере, которая постоянно стремится поглотить меня целиком?

— Все это, — говорит Кэп, отпивая еще немного своего янтарного напитка.

Он открывает рот, чтобы продолжить, но замолкает, пока Моника ставит перед каждым из нас тарелку с толстым стейком, покрытым луком и грибами. Там есть печеная картошка, разрезанная ломтиками и дымящаяся. Кусочки масла и сметаны в маленькой чашке лежат на каждой тарелке. Я глубоко вдыхаю и мычу в знак признательности.

Когда она снова уходит, он намазывает картофель маслом и сметаной. Я копирую его.

— Ты найдешь свое место в этой жизни, Ангел. Это начинает казаться нормальным. Через некоторое время это становится частью тебя.

Я качаю головой, разрезая свой стейк. В его устах все это звучит так просто.

— А если этого не произойдет? — спрашиваю я, отправляя нежный стейк в рот. — Если я этого не сделаю?

Его грудь расширяется, и он на секунду смотрит в свою тарелку. — Обычно, я бы сказал, тогда это не так, и ты этого не сделаешь. Вот когда ты понимаешь, что MК не в тебе, и ты убираешься к черту, пока не увяз слишком глубоко, пока не узнал слишком много. Здесь нет половины входа, половины выхода. Все или ничего, или ты умрешь. За исключением того, что ты не можешь этого сделать, не так ли?

Мой взгляд скользит к нему, на мгновение ловя его единственный глаз на работе Спайдера, прежде чем он сосредотачивается на своей тарелке и откусывает большой кусок стейка. Эти порезы ощущаются так, как будто они внезапно начинают жечь, как клеймо, только что вдавленное в кожу. Они никогда не казались такими постоянными, как татуировка, отмечающая меня как собственность Спайдера.

Мой желудок сжимается.

Я почти говорю ему, нет, я не могу, но останавливаю слова, прежде чем они вырвутся. Произносить их — это слишком похоже на то, чтобы сдаться.

— Ты найдешь здесь свое место, и все станет проще, — твердо говорит он.

— Как? Откуда ты можешь это знать?

— Так же, как я знаю, что ты призвана спасти его. Ты крепче, чем думаешь. Клуб находится в тебе. Я знаю это. Я видел это, когда ты меня латала. Когда ты знала, что не нужно вызывать скорую помощь. Когда ты позвала Драгона, хотя и боялась его.

Тревожно, что мое сердце бьется от этих слов быстрее. Что, как бы я ни боялась того, что значит быть закрепленной в этом MК, часть меня хочет этого.

Я откусываю еще кусочек своего стейка, потом еще, больше для того, чтобы выиграть время, чем для чего-либо еще, и я вообще не чувствую вкуса еды. Затем я медленно опускаю вилку.