Unknown

Когда мы зашли в клинику, Оля на секунду отлучилась что-то шепнуть в регистратуру про кабинет психиатра. Затем мы поднялись на второй этаж и зашли в уже знакомый кабинет.

– Здравствуйте, – произнес я. Ольга молча прошла внутрь.

– Здравствуйте. Присаживайтесь, – сказал Семен Алексеевич, указывая на стулья перед его столом. Психиатр сидел в расстегнутом белом халате. У него были седые волосы на голове и в бороде. Глубоко посаженные карие глаза легко просматривались за очками с золотой оправой.

– Саше нужно помочь. Я обещала.

– Чем же, позвольте поинтересоваться?

– Он хочет провести повторную процедуру. Он считает, что он – это не он, а другой человек. А мой муж сейчас живет его жизнью, – произнесла Оля, явно раздраженная возникшей ситуацией.

– Это исключено! Повторная процедура вас убьет, – ответил психиатр.

– Почему? – спросил я.

В кабинет вошли санитары.

– Оля? – вопросительно произнес я, посмотрев на них, а потом на нее.

– Помогите ему, – произнесла она.

Стоило ей произнести эти слова, как в ту же секунду по ее щекам потекли слезы. Затем она встала и быстро вышла из кабинета. Раздался звук закрывающейся двери, и у меня сдали нервы. Осознавая, что мой план рушится на глазах, я бросился из кабинета за Олей, но угодил в руки к санитарам.

– Оля! Оля-я! – кричал я, но она не возвращалась.

Мне что-то вкололи. Через пару минут стало спокойно. Где-то в глубине глаз душа моя еще кричала, но уже совсем далеко и очень тихо. Словно споткнувшись над пропастью, что-то внутри уходило на второй план. Когда меня вывели из кабинета, я успел увидеть сидящую на полу Олю, которая прижала колени к груди. Она сидела, опершись спиной о стену, а меня буквально проносили рядом. Изо рта тянулась слюна, которую я не успел сглотнуть. Попытался вытереть ее о плечо, чтобы Оля не видела этого, но не удалось это сделать. Увидев меня, она подумала, что я что-то хотел ей сказать, и вскочила на ноги.

– Саша?! Саша!!! – закричала она и побежала за мной, но ее остановил Семен Алексеевич.

Крик жены затихал где-то вдали. Меня клонило в сон. Сознание перестало справляться с препаратом. Веки сомкнулись, стало темно. Дом с женой сменился палатой с диагнозом.

ГЛАВА II

Я очнулся в наблюдательной палате, привязанный к койке. Судя по всему, из-за повышенной дозы аминазина возникло состояние сна. Налицо была астения и сухость во рту. Ничего не хотелось. Даже вонь в комнате не вызывала протеста, а просто была в ней сама по себе. Глаза лениво рассматривали угол помещения, где смыкались две стены и потолок. Цвет потолка был белым. Цвет стен – светло-серый, без рисунка. Никаких эмоций он не вызывал. На окне стояла решетка с узором советских времен, который я смог рассмотреть на полу благодаря лучам солнца, проникающим в палату. Вокруг лежали обколотые и привязанные больные с обострением. Время просто текло, так же медленно, как обычно, но только это не вызвало какого-то негодования. Можно было просто подумать, но мысли с трудом возникали в голове. Для современного человека это очень страшное состояние – остаться без раздражителей, и потому он бы стал убегать: то в телефон, то глазами в окно, то в память, но не сидел бы просто так. Перспектива остаться наедине с самим собой, чтобы прислушаться к собственному телу, вызывает некоторый ужас в современном человеке, ведь он в кои-то веки начинает слышать существо, которое всегда носит с собой.

Мне было жаль Ольгу. Она ждала мужа из психушки, а вернулся другой человек. В моей памяти сохранились ее глаза, когда меня выводили из кабинета психиатра. В них была паника. Кажется, мужа она любила больше жизни и была готова даже поверить мне, лишь бы он вернулся из небытия и все стало как раньше.

– Как самочувствие? – спросил меня Семен Алексеевич, когда я более-менее пришел в себя.

– Хочется пить, – ответил я.

Доктор осмотрел меня. Голову давило в подушку, она была будто свинцовая. В глазах мутнело.

– Кажется, развезло на старых дрожжах, – прокомментировал Семен Алексеевич.

– Это был аминазин? – спросил я.

– Нет. Тизерцин. Он быстрее успокаивает. Думаю, вам еще нужно время, чтобы прийти в себя. Увидимся завтра.

– Угу, – ответил я, после чего меня отвели в общее отделение, выделив новую койку. Пролежав некоторое время, я отключился, но проснулся ночью от шума в палате. Кто-то стучал по стене чем-то тупым и мягким, непонятно чего добиваясь и, собственно, от кого. Встать, чтобы остановить немного раздражающее безумие, было лень. Понимание того, что я вновь оказался в клинике, довольно быстро настигло даже спросонья, но уже не вызвало никакого протеста. Лекарство явно еще действовало.

Утром меня привели к Семену Алексеевичу.

– Я вижу, вам стало лучше, – сказал доктор, жестом приглашая присесть напротив.

– Помните, я вам рассказывал о том, что со мной было? – спросил я.

– Да, припоминаю.