– Даже не вздумайте какую-нибудь курицу у местных стянуть! – обращался на каждом построении Лёшка к своему плутонгу. – Хозяйку ущипнуть или чего поболее учудить не смейте. Враз, коли пожалуется кто, жизни лишитесь, как вон эти двое, с Бутырского пехотного, что дочку хозяйки снасильничали. Гляди у меня, Федька, тебя это в первую очередь касается! Смотри, потом греха не оберёшься! – и Лёшка погрозил чернобровому смуглому егерю кулаком.
– Да я что, господин старший сержант, без понятия, что ли, – бубнил обиженно Цыган. – Я же всё понимаю, не человек я, что ли? Ежели без согласия и доброй воли, то я, господин сержант, ни-ни, – и в строю послышались смешки.
– Разговорчики! – рявкнул Алексей. – Забыли уже, что в строю стоите? Сейчас напомню всем, пойдёте у меня грязь месить, строевые приёмы и шагистику отрабатывая!
Но дальше угроз дело не доходило, егеря меру и грань дозволенного знали, а у командира плутонга, несмотря на его молодость, был уже непререкаемый авторитет.
Первого декабря с сопроводительной бумагой аж из самого штаба армии в егерскую команду прибыли знакомые сербы. Живан объяснил, что по их личной просьбе сам командующий явил милость к союзникам и разрешил им присоединиться к русской армии в качестве волонтёров, причём в любую часть, по их личному выбору. А куда же ещё им было идти, как не к своим спасителям егерям, с кем они уже и так удачно познакомились той холодной ноябрьской ночью в лесу.
Куницын не был против такого. Быть на слуху у самого командующего армией было, конечно, лестно, тем более что у Милорадовича был при себе дарственный тульский штуцер, и огневая мощь знаменитого штуцерного плутонга, как его уже называли в полку, всё более и более возрастала.
Ночью, уже сидя за столом, в углу у горячего очага, спросил Лёшка серба про его дальнейшие планы и о том, удалось ли ему выполнить порученное задание. Прихлёбывая горячий травяной взвар из глиняной кружки, тот мрачно покачал головой. Всё, что было нужно, он русским генералам передал. Но у императрицы Екатерины и её ближайших советников, по-видимому, пока не было желания вводить войска на Балканы и принимать в своё подданство сербов. Тут бы в близких к окраине империи причерноморских степях, на Дунае и в Крыму со всеми заботами разобраться, а потом уже и о дальних походах думать. Да и Австрия, судя по всему, свои интриги с турками затевает. Ей сейчас как кость в горле встало усиление России и симпатии к ней многочисленного славянского населения всего юго-востока Европы.
– Помяните моё слово, Алексей, намутят Габсбурги, не дадут они вам сейчас турок добить, а вся эта Западная Европа им в этом поможет против русских, – пояснял свою точку зрения Милорадович.
Что сказать, со всем этим Лёшка был согласен. Русский народ сполна вкусит интриг и чёрной неблагодарности в своё время, а сколько крови прольёт, страшно даже представить. И серб сердцем чувствовал искреннюю заинтересованность и участие нового друга.
Через день в команду на освободившееся место погибшего Ефима Репкина прибыл из строевой роты ахтырцев Иван Кудряш. Капитан Смоляков и подпоручик Сенцов своё обещание, данное ранее Лёшке, сдержали.
Был Ваня из сословия деревенских кузнецов и умельцев и силушкой обладал он немереной. Видом Иван походил на огромную квадратную колоду, что была вытесана из векового дуба, но, несмотря на кажущуюся с первого взгляда неуклюжесть, тем не менее, был он очень подвижен, сообразителен да весьма зорок, что было весьма немаловажно в егерском деле. Кудрявые светлые локоны спадали у него ниже висков, и парик солдату не требовался. Это обстоятельство вызывало постоянные шутки боевых товарищей и служило предметом для вечных шуток и подколок.
Днём его вместе с сербами готовил к хитростям стрелкового дела Карпыч совместно с лучшим снайпером команды Егором, а уже после обеда он возился с Егоровым и дядькой Матвеем в той местной кузнеце, что стояла в конце улицы у длинного оврага, спускавшегося к озеру.
Дрэгос, кузнец валах, был не против того, чтобы русские у него там возились, да и сам им зачастую помогал. От этого ему был только прибыток. Армейцы ему взамен натащили всякого железа, которое всегда ценилось очень высоко и каковое всегда можно было потом использовать в своём деле с хорошей выгодой.