Унтер-офицер и другие

Ярко светит солнце. Стоит удивительная тишина, которую не нарушают ни стрельба, ни грохот танков, ни топот ног пехоты. На каштанах, растущих перед замком, набухают почки. В лавочке бакалейщика Шипоша работают каменщики. Мимо лавочки проходит мужчина с винтовкой за плечами. Он очень похож на Габора Шуйома… Удивительно похож…

А немного позднее во дворе замка собралось много народу. На небольшой импровизированной трибуне стоит учитель Фекете и декламирует стихотворение Петефи «Встань, мадьяр!». Его голос слышен даже через закрытые окна. В двух шеренгах замерли в строю мои ребята, все, как один, в серых шинелях, в одинаковых шапках, с винтовками у ноги. Стоят, не шелохнутся. Что бы я не дал, чтобы стоять вместе с ними! Однако врач-чародей не очень охотно допускает ко мне даже посетителей. Правда, сегодня он обещал пустить, сказал, что в день юбилея венгерской свободы он может разрешить моим друзьям навестить меня при условии, что я буду хорошо себя вести.

После торжества в мою палату набивается полно народу. Первой входит мама, а за ней все ребята. Врач-полковник начал было что-то строго объяснять им, но, поняв, что ничего из этого не получится, махнул рукой и ушел. Длинноногий Яни Бубик, держа шапку в руке, мигом оказался около моей кровати.

— Фери, мы все здесь!

И действительно, пришли и Фекете, и Йошка Козма, и Пишта Тот, и Габор Шуйом, и улыбающийся во весь рот Шани Балог, и другие…

Я едва успеваю произнести несколько слов, так как мои друзья говорят все сразу, перебивая друг друга.

— Все мы, как видишь, живы и здоровы, демобилизовались только Мишка да Резлер… Мишка уже пашет в поле: он до мозга костей прирос к земле, служба в полиции не его призвание.

Я вопросительно смотрю на Мишку, но тут же вспоминаю, что он давно сам говорил мне, что останется у меня только до весны, а потом уйдет в поле. Он и сейчас повторяет это и краснеет, как девушка.

— Знаешь, а мне в полиции понравилась. Да и мама успокоилась, что чужую… — начинает Яни Бубик и внезапно замолкает.

Я невольно улыбаюсь, так как знаю, что он хочет этим сказать. Чужой девицей может быть только Ирен. Уж если мать Яни успокоилась, значит, она уверена, что сын женится на Ирен.

— Да ты ведь не знаешь, что я уже стал сержантом! Да-да, сержант Янош Бубик! У меня и документ есть… Йошке Козме и Пиште Тоту тоже присвоили звание сержанта. А знаешь ли ты, кто ты теперь такой?

— Знаю, — киваю я. — Раненый, больной, к сожалению.

Яни отступает на один шаг и шутливо докладывает:

— Товарищ лейтенант Серенчеш, докладывает сержант Янош Бубик!

— Не дури, — тихо прошу я.

— И не собираюсь дурить. Тебе, дружище, присвоено звание лейтенанта. Приказ пришел из областной полиции. Областная полиция действует вовсю. В самом начале мая приехал к нам какой-то тип в старой полицейской форме с золотым шитьем на воротнике. Собрал нас всех и начал шерстить за то, что мы забрали-де у заводчика парусиновые палатки. Больше он нам ничего не сказал, только отчитывал за них, будто специально за этим и приехал. А о том, что мы тут делали, как воевали, и словом не обмолвился… Послали мы его подальше, сказав, что пусть к нам пришлют кого-нибудь другого, более честного…

— Что вы с ним сделали? — с беспокойством спросил я Бубика, надеясь, что все это было несколько не так.

Яни не смотрит мне в глаза, а разглядывает носки собственных сапог, будто видит их впервые.

— Что мы могли с ним сделать?.. — бормочет он. — Отпустили, а он так заторопился, что поскользнулся во дворе и разбил себе нос… Зато потом к нам приехал новый офицер, коммунист. Он сказал нам, что областная полиция благодарит нас за хорошую работу и за участие в боевых действиях… Это было уже совсем другое дело. Этот офицер — фамилия его Барани — привез нам приказ о присвоении нам воинских званий… А вот и наш товарищ партийный секретарь!

В дверях показался Жига Мольнар.

— Вот хорошо-то! — радостно воскликнул он. — Наконец-то нас к тебе допустили!

Подойдя ко мне, он расцеловал меня в обе щеки, уколов своими усами.

Тут в палате появился врач-полковник и выпроводил всех моих посетителей в коридор, сказав, что теперь он разрешит им чаще навещать меня.

4 апреля 1945 года

Два дня назад я снова принял полицию.

К моему приходу Бубик навел в здании такой порядок, какого не бывает даже в доме невесты перед свадьбой. Ребята побелили стены известкой, натерли пол. Дорожки во дворе обложили галькой.

Как только я вошел в ворота, сержант Янош Бубик громко подал команду:

— Для встречи с фронта слушай: на караул!

Команду эту ставшие в строй полицейские выполнили хорошо, только конец встречи получился не таким, как его задумал Бубик. Взяв винтовки «на ремень», все сгрудились вокруг меня: одни обнимали, другие жали руки…

К десяти часам меня, как члена национального комитета, пригласили в сельскую управу на торжественное заседание.

«Заседать! — с опаской подумал я. — Придется и этому учиться».

Перед началом заседания Жига Мольнар сказал мне, что кроме национального комитета я вошел в группу коммунистов и поэтому должен голосовать за решение коммунистов.