untitled

ственным образом соединяла в себе классовое почтение и груз

многолетних наклонов при обмерах юных джентльменов вроде

меня. Казалось, его чрезвычайная благопристойность высасы-

вает из воздуха весь кислород.

Пиджаки оказались мне практически впору — несколько

великоваты, но длина рукавов была в самый раз. Отец и портной

излучали довольство. Однако брюки нужно было сузить. Делая

обмеры, портной попросил меня «стоять естественно». Но по

какой-то непонятной причине я вдруг забыл, что значит стоять

естественно. От меня словно ускользнуло понимание осанки.

— Почему ты так стоишь? — спросил отец. — А ну, перестань!

Позже он отвел меня к А Ман Хинг Чонгу, своему гонконг-

скому портному, чтобы «подмерить» несколько «деревенских»

(из шотландки) костюмов, за которыми должны были последо-

вать многие другие. («Крупные мужчины могут носить круп-

ную клетку, не рискуя быть похожими на гомосексуалистов», —

сказал мне однажды отец.)

68

— Какая сторона? — спросил портной, говоривший немного

по-английски.

Он стоял передо мной на коленях, водя пальцем по ширинке.

— Он спрашивает, на какую сторону ты носишь член, — ска-

зал отец.

— Да, да, ч-ч-член! — радостно повторил портной.

Но все усилия отца, чтобы я одевался в стиле молодых

джентльменов, одним из которых, как он надеялся, я вскоре

стану, не увенчались успехом. Дома я ходил в джинсах и май-

ках с надписями всех возможных типов — названия телепередач, брендов, спортивных команд, «Звездные войны», MTV, Ральф

Лорен, Кельвин Клайн, «Иисус Христос — Суперзвезда». Если

у меня и был какой-то стиль, то это был «дурной вкус» семиде-

сятых: множество коричневого цвета, расклешенные штаны, вельвет и рубашки из полиэстера. На подсознательном уровне я

смутно ощущал, что майки с надписями — это и есть моя куль-

тура, и это было единственным выходом из несколько более про-

сторной клетки гегемонии, в которую отец загонял меня своими

костюмами в мелкую и крупную клетку.

Мы поужинали в комнате для официальных обедов, как делали

это всегда. Я попытался «исправиться». В последние годы у

меня начало формироваться нечто вроде индивидуального

стиля из того разнообразия брендов, которым я доверил свою

индивидуальность: джинсы от Хельмута Ланга, рубашки с

мягкими воротниками от Катарины Хамнетт, облегченные

темно-синие блейзеры от Hugo Boss и носки от Пола Смита. Я был

рад распространению искусственных материалов вроде винила

и лайкры, соединявших в себе свойство шерсти не мяться и лег-

кость хлопка и придающих одежде способность тянуться, кото-

рую сейчас настойчиво подчеркивают все продавцы.

69

Составлять свой первый самостоятельный гардероб я начал

в Сохо. Одной из причин, по которым я выбрал журналистику, была возможность в отличие от моего отца никогда не наде-

вать галстук. Но всякий раз, когда я получал гонорар за свои ста-

тьи, над которыми работал в майках с надписями, случалось

нечто неожиданное. Получив очередной чек, я не мог приду-

мать никакого лучшего применения деньгам, чем потратить их

на одежду. Положив чек в карман, я шел сначала в банк, потом

в Сохо. Со стороны казалось, что я спокойно стою в магазине

Аньес Би, задумчиво изучая, из какого материала сделана вещь, но внутри меня уже бушевал модный маньяк. Двести долларов

за пару брюк! Но ведь у них рубашка стоит сто тридцать. Значит, двести за брюки — это, в общем, недорого. Разумными доводами

я постепенно убеждал себя, что эта цена не так уж и высока, пока, наконец, не говорил себе: «Ладно, беру». Подписывая чек, я ощу-

щал себя так, словно только что попал в аварию и еще не мог в

это поверить. Потом, доказывая себе, что брюки за двести долла-

ров — это не так уж и дешево, я тратил еще столько же на свитер

из мериносовой шерсти.

Меня притягивали дорогие бренды. Только известное мод-

ное имя могло преодолеть притяжение гегемонистского сук-

куба, жившего в одежде моего отца. Естественно, для отца сама

идея дизайнер ских брендов в мужской моде была смехотвор-

ной — еще один триумф маркетологов над творцами. Что эти

женоподобные дамские портные понимали в мужской моде?

В первый раз я надел дорогой итальянский костюм от Ermenegildo Zegna, купленный на собственные деньги, чтобы пообедать с

отцом в ресторане «21». Он пришел первый, и, когда я вошел в

ресторан, его внимание мгновенно привлек мой бесклапан-

ный, узкий в бедрах пиджак свободного покроя. Вудхаус, описы-

вая реакцию Дживза на то, что его господин надел ярко-красный

70

шарф с вечерним костюмом, написал, что «Дживз попятился

назад, как испуганный мустанг». Мой отец на этот движущийся

к нему среди клетчатых скатертей итальянский костюм среаги-

ровал так же. Он пришел в себя как раз вовремя, чтобы сердечно

поприветствовать меня, а затем, отвернув полу костюма боль-

шим и указательным пальцами, посмотрел на лейбл.

— Хмм, — сказал он тихо.

И это было все, что он произнес. Звук конца света.

Но сегодня, чтобы порадовать родителей, я надел старый

отцовский габардиновый костюм. Это был сюрприз. Я нашел

его на чердаке накануне, отдыхая от своей работы за ноутбу-

ком. Я надел пиджак поверх майки и с удовольствием ощутил