Untitled

Ранее в американской истории и джефферсоновцы, и джексоновцы объединяли демократию и laissez-faire. И некоторые либералы с джексоновскими корнями сохранили эту раннюю ориентацию. Айзек Шерман, нью-йоркский бизнесмен и финансист, надежный спонсор либеральных программ и публикаций, в 1875 году выступал в Ассамблее Нью-Йорка с заявлением, что его целью было "ограничение сферы деятельности правительства, числа и сферы деятельности чиновников", чтобы дать больше места "индивидуальному суждению, индивидуальному предпринимательству и конкуренции, великой движущей силе любого свободного правительства". Поскольку рынки казались воплощением индивидуального суждения, предприимчивости и конкуренции, либералы, подобные Шерману, придерживались веры в автономию и моральный авторитет рынков. Как провозгласил преподобный Лайман Этуотер, "экономика и этика во многом взаимосвязаны". Рынок был метафорой и моделью для всего общественного порядка.

Подрастающее поколение молодых либералов придерживалось более сложных взглядов. Риторически Э. Л. Годкин из "Нейшн" объединил всю свободу со свободными рынками: "свобода покупать и продавать, чинить и делать, где, когда и как нам заблагорассудится". Однако Годкин также признавал ограниченность рынков на практике. Он, по крайней мере в ранние годы, не считал постоянный наемный труд свободой договора. Он и другие молодые либералы также отличались от Шермана своим недоверием к демократии. Годкин стремился ограничить политические свободы, которые, по его мнению, порождали коррупцию и угрожали анархией. Он признавал, что Соединенные Штаты стали мультикультурной нацией, глубоко разделенной по классовому признаку, и, поскольку, по его мнению, демократия может работать только в небольших однородных сообществах, американская демократия стала опасной.93

Либерализм и радикальный республиканизм были идеологиями - упрощенными и идеализированными версиями того, как должно действовать общество, - а не описанием гораздо более сложных способов, которыми действовал Север. Северяне в целом были как менее либеральными, чем хотелось бы доктринерским либералам, так и менее радикальными, чем хотелось бы ярым радикалам. Они были вполне готовы регулировать экономику и социальную жизнь, пусть и не всегда на федеральном уровне, и не слишком искренне одобряли идеи однородного гражданства. В американском мышлении о свободе, правах и равенстве переплетались две нити. Яркая нить натурализовала права и сделала их универсальными: "Все люди созданы равными". Вторая, более незаметная, но и, возможно, более мощная нить локализовала права. Эта нить представляла то, как американцы думали и действовали в своих конкретных и ограниченных сообществах. Они понимали друг друга не столько как отдельных индивидуумов, сколько как членов групп, определяемых по полу, расе, богатству, родству, религии и устойчивости в обществе. Эти группы были неравными, и их неравенство было отмечено различиями в статусе и привилегиях. Местное управление состояло из коллективного порядка обязанностей и привилегий, а не универсальных прав. До тех пор пока гражданство оставалось местным, как это всегда было в Соединенных Штатах, граждане были явно неравными.94

Американцы наделили свои местные органы власти огромными полномочиями. Такие органы власти в Соединенных Штатах уже давно регулировали "общественную безопасность, общественную экономику, общественную мобильность, общественную мораль и общественное здоровье". Они контролировали, на ком люди могут жениться, что печатать и что отправлять по почте. Они регулировали, как граждане ведут свой бизнес, как строят свои дома, что в них можно делать и как управляют своим скотом. Они определяли, где и можно ли носить огнестрельное оружие, куда и с кем ходить детям в школу. Местные органы власти постоянно вмешивались в повседневную жизнь. Подавляющему большинству американцев не приходило в голову, что собственность не подлежит государственному регулированию или контролю или что ее использование должно быть оставлено исключительно на усмотрение частных лиц. Но и северяне не всегда были готовы отдать эти регулирующие полномочия в руки федерального правительства.95

Пока шла Гражданская война, военная необходимость подавляла идеологические противоречия между либерализмом laissez-faire и неовигской политикой других радикалов. Либералы могли рассматривать левиафана янки как отклонение, пусть и необходимое, вызванное требованиями войны. Как только правительство покончит с рабством, свободный труд и свобода контрактов будут процветать, а государство сократится и отступит.

Ратификация Тринадцатой поправки грозила распадом республиканского консенсуса. С отменой рабства самые ярые либералы