Унция или Драгоценное Ничто

– Чудом никого не убило… – закончила Септима, но все уже столпились в углу, и она протиснулась вперёд, мимоходом пихнув Сексту в бок.

– Так что же произошло в «Одеоне»? – спросил Гракх.

– О, тут много и смешного, и странного. Про фонолу-людоедку, надо думать, вы слышали?

– Да, уж, – вздохнули все.

– Конечно, никакой фонолы с зубами не было, но «Вкусный Одеон» действительно перетряхнули. Правда, кто это сделал, полиция так и не выяснила. Октавиан говорил о посетителе, который потребовал радугу…

– Что? – Гракх встрепенулся. – Какую радугу?

– С лимонным соком.

– С лимонным соком! – старик заволновался. – А как он выглядел? Такой ноздрястый бурдюк с широченным ртом на ножках-макаронах?

– Не совсем, – Пятница принял чашечку, которую поднесла Квинта. – Надутый, лысый, – он сделал глоток, – и чёрный, как этот кофе.

Гракх задумался, шевеля бровями.

– Очень похож, – заметил вполголоса. – А музыку он ел?

– Глотал, не жуя, – Пятница подул на пенку. – Съел партии всех инструментов, и струнных, и духовых, и, как их…

– Щипковых, – подсказал Гракх. – А инструменты потом играли?

– Вот, чего не знаю, того не знаю, – матрос промокнул губы якорем на запястье. – Ещё ваш сын сказал, что тот посетитель едва не съел песню его подружки.

– Подружки? – Септима вытянула шею. – У брата появилась подружка?

– Да, певица, – Пятница улыбнулся, возвращая чашечку Квинте. – Но, думаю, ничего романтического между ними нет.

– Ещё бы было! – нахмурилась Кварта. – Октавиан ещё совсем ребёнок.

– Зря вы так, – Пятница поглядел на Кварту, потом на Квинту и расправил плечи. – Помню, ещё юнгой…

Секста фыркнула от смеха, а Септима села перед стулом гостя на пол, скрестив ноги по-турецки.

– Влюбились? – спросила, строя матросу глазки.

Пятница улыбнулся, но продолжать не стал.

– Так что же было в «Одеоне»? – наклонился вперёд Гракх.

– Когда тому субъекту вместо радуги принесли радужную форель, он обиделся и съел рояль.

– Класс! – восторженно выдохнули Секста и Септима.

Гракх поморщился.

– А потом? – он сделал знак, чтобы младшие дочери закрыли рты.

– Потом он направился к Октавиану, желая посчитаться, но в зал влетела птица с солнышком на груди и клюнула его в макушку. На этой, как говорится, высокой ноте «концерт» и закончился.

Септима вытянула ногу, касаясь ботинка матроса:

– А вы сами поёте?

– Что? – не понял Пятница.

– Я говорю, вы петь умеете? А то у вас голос такой приятный, это сразу слышно, – она стала медленно накручивать прядь на пальчик.

– Так, ты уроки сделала? – нависла над ней Кварта. – Опять за тебя в четверг краснеть!

– Ой, да, пожалуйста, – огрызнулась Септима. – Тебя никто и не просит!

– Неси тетрадь! – Кварта пихнула сестру в спину.

Девочка нехотя встала, пошла, продолжая улыбаться гостю.

Секста тут же уселась на её место.

– А ты сделала? – тем же тоном спросила Кварта.

– А как же, – Секста изучала Пятницу вблизи. – Какой у вас красивый якорь! Синий, как океан. А это очень больно?

– Тоже встала и марш за тетрадью!

Секста вздохнула и поплелась следом за Септимой. Пятница усмехнулся, провожая девочек взглядом.

– А про эту певицу Октавиан ничего не рассказывал? – спросила Терция.

– Ой, да что ж это я? – он спохватился, доставая письмо.

Гракх быстро распечатал конверт:

– Так… «Здравствуйте»… – начал читать вслух, но сразу про всех забыл. – Ага… ага…

– Па-ап! – позвала Квинта. – Мы тоже здесь!

– Да-да, – Гракх уже проглотил половину послания. – Гм… «Айода – потрясающая, волшебная певица…», вот как! – оторвался от письма. – Знакомое имя, что-то из древнегреческой мифологии. Так… так…

– Дай я, пап, – Квинта взяла письмо. – «В это трудно поверить, но стоило Айоде запеть, как мир изменился. Я увидел то, что до этого никогда не видел, или только один раз в своей жизни, когда ещё был дома. И главное, она очень похожа на одного человека, с которым мне пришлось расстаться, и который мне очень дорог. Я вам об этом не говорил, но придёт время, и вы всё узнаете. Я уже не сомневаюсь, что мы снова встретимся. И это тоже благодаря Айоде. Люблю вас и крепко обнимаю, Октавиан».

Квинта вернула письмо отцу, который стал заново его разглядывать.

– У него и почерк стал ровнее, взгляни, Амма! – радостно улыбаясь, он передал листок жене.

В комнату вбежали Секста и Септима, красные и растрёпанные. Они остановились, тяжело дыша, глядя на конверт в руках отца.

– Ой, я всё пропустила! – Секста замахнулась на Септиму тетрадью. – Из-за тебя!

– Можно подумать! – Септима уже улыбалась Пятнице.

Кварта потянула матроса за рукав:

– Нашему любезному почтальону пора на корабль, – сказала громко, чтобы все слышали. – Я вас провожу.

– А мне с вами можно? – спросила Квинта. – Дома такая скука!

– Конечно, пойдёмте! – обрадовался Пятница.

– Лучше побудь с младшими, сестрица, – Кварта подтолкнула гостя к выходу. – Они тебе скучать не дадут.

– По законам мировой гармонии, тебе надо встречаться с Четвергом, – бросила Квинта, глядя им в спины.

Дверь захлопнулась, и девушка, вздохнув, пошла к себе в комнату. В гостиной кроме Гракха и Терции никого не осталось.