Практически всегда, пока Энди жил там, в Окленде было всего два кинотеатра, и оба принадлежали Warner Brothers. В 1930-1940-е годы был золотой период американского кинематографа. Будущая классика с ее эффектными углами съемки, контрастным освещением и явной сексуальной подоплекой оказала сильнейшее воздействие на Энди. Царила студийная система, фильмы снимались быстро и за относительно небольшие деньги, производилось огромное количество звезд, чтобы удовлетворить голодную до кино публику. Бинг Кросби, Боб Хоуп, Хамфри Богарт, а также Эбботт и Костелло были выдающимися среди мужчин, Джуди Гарленд, Пегги Ли, Рита Хейворт и Бетти Грейбл представляли женщин, а в 1944 году Энди получил нового звездного ребенка для самоидентификации, когда страстная двенадцатилетняя Лиз Тейлор ворвалась на экран в «Национальном бархате» в паре с Микки Руни. К тому же Warner Brothers, пока Уолт Дисней работал над знаковыми мультфильмами, вроде «Фантазии», совершили революцию в мультипликации, представив эксцентрические юморески про Элмера Фадда, Багза Банни, Сильвестра, Даффи Дака, Твити Пая, Тома и Джерри и моряка Попая, которого Энди впоследствии называл своим героем детства. Посещаемость всегда была на высоте.
Аудитория радио была еще шире, а сами шоу – лучшими за все время. Речи Гитлера, страстный и непреклонный голос Черчилля и передачи Эдварда Р. Мароу из Лондона принесли звуки войны в гостиную Вархолов. По словам Мины Сербин, Энди только и говорил что про количество погибших. Его любимым персонажем радиопередач стал Тень, чья коронная фраза была «Кто знает, какое зло скрывается в сердце человека? Тень знает…»
Журналы и газеты процветали, и Энди читал взахлеб, особенно интересуясь фотографиями, которые нередко вырезал и использовал в коллажах и рисунках. Вот где он почерпнул все те образы, которые позже появились в его работах, шокировав и ужаснув людей своим дурновкусием. Хотя новости войны превалировали на страницах прессы, газеты сороковых, совсем как родственники Энди из Завацких, упивались и несчастьями на родине. Истории о смертельных авариях на железной дороге, пожарах в отелях и цирках, землетрясениях, ураганах, эпидемиях гриппа, взрывах и авиакатастрофах были нарасхват, равно как истории о тысячах покалеченных солдат, которыми забивались больницы по всей стране. Фотографии самоубийц (обычно прыгающих из окон женщин) были обычным делом. Есть знаменитый кадр, почти один в один с картиной-катастрофой Энди из шестидесятых, на котором запечатлена дыра между семьдесят восьмым и семьдесят девятым этажами Эмпайр-стейт-билдинг, сделанная врезавшимся 28 июля 1945 года в здание бомбардировщиком. Пресса смаковала трагедии целое десятилетие, и Энди имел сомнительную честь встретить свой семнадцатый день рождения за чтением заголовка в The Pittsburgh News «Секретная атомная бомба для разгрома япошек» на пару с угрозой президента Трумена «Сдавайся или умри!».
В детстве я никогда из Пенсильвании не уезжал и много фантазировал насчет того, что, по моему мнению, происходит на Среднем Западе, на Юге или в Техасе, пока я не в курсе (пишет Энди в «Америке»). Но жить можно лишь в одном месте единовременно. И твоя собственная жизнь, разворачивающая с тобой, не обладает никакой атмосферой, пока не станет воспоминанием. Вот почему воображаемая американская глубинка кажется столь атмосферной, раз собираешь ее воедино из отрывков фильмов и цитат из книг.
И живешь в своей воображаемой Америке, сварганенной на заказ из искусства, соплей и эмоций, словно в настоящей.
Любимчик класса
1945–1949
Спроси меня тогда, у кого меньше всего шансов пробиться, назвал бы Энди Вархолу.
Еще в выпускном классе в Шенли Энди приняли в Питтсбургский университет и Технологический институт Карнеги, который он и выбрал, потому что кафедра искусств там была сильнее. «Энди рассказал, что его приняли, – вспоминает Джон, – но восторга там не было. Энди не из тех, кто свои чувства напоказ выставляет. Он сказал-таки, что рад, но на этом все. Мы испытывали гордость, потому что не знали никого, кто бы ходил в колледж, это было только для богатых семей».
Поступление в колледж стало большим шагом в карьере Энди. В нем заключался шанс выбраться из Питтсбурга, все еще отдававшего шахтой, в хрустальный град Нью-Йорк, и это было отчаянно важно.