Лично для Баффетта это означало тоже кошмар. Его работой теперь было внесение радикальных изменений в компанию, и банкротство не оставило бы ему причин оставаться там: он пришел спасать Salomon, а не провожать ее в последний путь. Любой человек мог бы выполнить эту работу, говорил он себе.
Итак, в то воскресное утро Баффетт заключил, что откажется от должности, если директора примут решение о банкротстве. Однако он не обманывал себя насчет того фурора, который последует, так как знал, что его выход будет рассматриваться отрицательно – будут говорить, что он покинул тонущий корабль или, что еще хуже, стал самой причиной трагедии. Баффетт давно говорил своим детям, что всю жизнь можно потратить на построение репутации, но всего лишь пять минут могут ее подорвать. В то воскресенье он напоминал себе, что эти пять минут, возможно, скоро наступят.
Но это не помешало ему вложить огромное количество энергии в план А: добиться отмены запрета. Баффетт позвонил в Казначейство, а также поговорил один раз в тот день с председателем совета управляющих Федеральной резервной системы Аланом Гринспеном. Гатфреунду и Штраусу поручили найти Корригана, с которым, как всем известно, было тяжело связаться. Меривезер предложил также свою помощь, и ему дали задание дозвониться до Ричарда Бридена, председателя Комиссии по ценным бумагам и биржам. Это порыв оказался абсолютно бесполезным. Бриден, как только Меривезер связался с ним, сказал, что участвовал в принятии решения Казначейством, объявил компанию Salomon «прогнившей до основания» и сказал, что от него помощи не дождутся.
«Делайте дела с теми людьми, которые вам нравятся и которые разделяют ваши цели».
Со стороны Казначейства подвела логистика. Когда Баффетт попытался практически незамедлительно перезвонить официальным лицам Казначейства, которые сообщили ужасные вести, линия была занята. Телефонная компания согласилась разорвать звонок, но произошли путаница, ошибка и задержка. К тому времени как Баффетту наконец удалось дозвониться до пресс-секретаря Казначейства, заявление о запрете уже понеслось по всему миру.
Пресс-секретарь Казначейства тогда заставил секретаря Казначейства Николаса Брэди, находившегося в Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, на скачках позвонить Баффетту. Эти два человека были хорошими знакомыми долгие годы, но едва ли могли представить себе, что будут по разные стороны баррикад этим воскресным утром. Дрожащим от эмоций и напряжения голосом Баффетт объяснил суть дела, рассказав секретарю, что Salomon не сможет справиться с запретом Казначейства, и это приведет к банкротству, к которому эксперты уже готовили бумаги. Баффетт подчеркнул исполинские размеры компании Salomon и мировое значение этого бизнеса. Он предсказал, что банкротство Salomon будет катастрофическим и вызовет эффект домино, который достигнет всемирных масштабов и посеет панику в финансовых системах, существующих на основе моментальных платежей.
Довольно сложно четко изложить сценарии конца света. Отвечая Баффетту, Брэди был дружелюбен и чуток, но предпочел считать, что этот разговор о банкротстве и финансовом крахе притянут за уши. Он и представить не мог, что Баффетт откажется от должности или не сможет руководить компанией. Брэди также прекрасно понимал, как обстоят дела: заявление опубликовано, и отменить его будет огромной проблемой.
Но, к огромному облегчению Баффетта, Брэди оставил диалог открытым. Он начал действовать, сделал несколько звонков и продолжал перезванивать после Баффетту. Одна из странных деталей того дня: Баффетт звонил с телефонного аппарата компании Salomon, который был запрограммирован не на громкий звонок – вместо этого на нем загоралась крошечная зеленая лампочка, когда от кого-либо поступал звонок. Гораздо дольше, чем хотел бы вспоминать, Баффетт глядел на телефон, ожидая, когда секретарь Казначейства зажжет эту лампочку.
Во время каждого звонка Баффетт старался разъяснить Брэди всю серьезность ситуации и собственное ощущение, что они несутся на поезде, который необходимо остановить – но все могло быть иначе, как только стало бы ясно, что это – случайность, которой нельзя позволить произойти. В определенный момент в разговоре с Брэди все переживания Баффетта и чувство тщетности вылились в одном предложении: «Ник, это самый важный день в моей жизни».
Брэди сказал: «Не волнуйся, Уоррен, мы это переживем». Но это совсем не значило, что он изменил свое мнение.
Чтобы что-то изменить, Корригану пришлось вмешаться в телефонные разговоры в тот день. Это был человек, который предупредил Баффетта готовиться к любому повороту событий и определил свою позицию, подписав запрет. Но теперь Корриган внимательно слушал Баффетта и начал проявлять доверие к его предсказаниям о банкротстве и личным планам уйти, если банкротство будет неизбежно. Корриган сказал Брэди и еще одному уполномоченному по телефону: «Мы лучше поговорим между собой».