Упавшие с небес (СИ)

Она всмотрелась в меня, щуря глаза. Как видно за все века и на любых языках я выражался не так как окружающие, выдавая мелочами свою инородную сущность.

— Осуждение, которым жалуют нас сплетники, не зависит от разумных доводов, — сказала она.

Интересно применялась ли ко мне эта инверсия? Я сказал, решив, что простота и честность лучшее, что я могу сейчас предложить:

— Даниель живи так, как хочешь сама. Только рабочие вопросы мы будем решать вместе, а осуждать тебя за то, чего даже не понимаю, я не готов. Ты отличный специалист, хороший человек и очень нужна Тревору и мне, нам обоим. Устраивает такой подход к делу?

Она кивнула. Я допил воду и с наслаждением вытянулся на кровати. Гудели ноги, звенела голова, болтались в ней призраки остаточных недоумений, но я решил, что не стану тратить время на скверну, когда есть хоть маленький повод для радости, а у меня он был, я насчитал даже несколько. Меня ждал в порту мой собственный корабль, его ждал первый ценный груз, и вместе мы должны были прорвать бесконечную пелену неудач.

А ещё в это тесное объединение удивительно вписывалась Даниель, и я искренне хотел, чтобы наше едва начавшееся сотрудничество продолжилось до того неизбежного момента, когда мне придётся искать очередное пристанище. Я ведь не менялся в веках и подобное упорство, привычка оставаться юным, вызывали недоумение, так что приходилось исчезать в одном месте, чтобы возникнуть в другом. Иногда я сам решал, как всё это провернуть, иногда палачи вмешивались и строили мою судьбу по своему разумению. Как видно тот, кто низверг с высоты, твёрдо решил сделать всё возможное, чтобы выпавшая мне доля мёдом не казалась.

Признаться, я часто недоумевал по этому поводу. Жизнь среди людей выглядела бы возмездием, помни я великолепие небесных чертогов, но при мне сохранились лишь разрозненные отрывки, я плохо представлял, чего лишился и потому горевать на эту тему просто не мог за недостатком информации. Даже самые мрачные страницы человеческого пути пролистывались. Я располагал бессмертием или же очень долгим веком, так что мог твёрдо надеяться пережить невзгоды и возникавших время от времени врагов.

Вот теперь, например, участь мою счёл бы горькой только избалованный судьбой сибарит. Я всегда мог найти работу, которая удовлетворяла мои нужды, не испытывал иных существенных трудностей, окружающие относились ко мне вполне доброжелательно. Лишись я Тревора, страдал бы, что там говорить, но (привыкнув всё терять) не так и горько. Меня приучили к неизбежности перемен, и я к ним привык.

Кажется, я задремал по ходу привычных мыслей, что служило ещё одним доказательством их обыденности. Очнулся, когда Даниель вышла из душа, закутанная в халат так плотно, словно сильно замёрзла.

— Давай! Твоя очередь, — сказала она и улыбнулась, должно быть, забавляясь ошарашенным выражением моей физиономии.

Я изрядно размяк, и вставать не хотелось, но знал, что чем меньше экипаж, тем строже следует придерживаться правил. Гигиены в том числе, потому я сполз с постели и отправился мыться.

Когда вернулся, Даниель уже спала, по крайней мере лежала неподвижно и с закрытыми глазами. Если человек ясно показывает, что не намерен общаться, нарочно это происходит или нет, следует уважать его волю. Я, тихо ступая, добрался до своей кровати и охотно залез под одеяло. Моя человеческая составляющая требовала отдыха, хотя иногда в трудных обстоятельствах тело словно забывало об этом и показывало чудеса выносливости и силы. Я не знал, позволяют мне эту вольность палачи или способности прорываются сквозь запрет, но я ведь ничего и ни о чём не ведал точно, так что расстраиваться из-за конкретных деталей давно не видел смысла.

Размышления о своей злосчастной судьбе прежде терзали меня, лишая воли, потом впечатление сгладилось, и я куда спокойнее воспринимал бытие, в конечном итоге научился просто не обращать внимания на рефлексии и вместо источника терзаний получил хорошее снотворное. Вот и теперь, едва начав думать о длинном списке своих несчастий, я моментально отрубился, даже не успел повернуться на бок, мордой в сторону двери, как привык делать всегда.

А проснулся где-то под утро. Сработала привычка рано вставать, в отличие от людей я моментально подлаживался к любому графику и принимал новый режим за считанные дни, вот и теперь пробудился в стандартное время, пусть станционное и отличалось от судового. На всех человеческих кораблях, по давнему обычаю, учреждали двадцатичетырёхчасовые сутки и придерживались общего графика. Разве что иногда, на тех бортах, где весь экипаж происходил с одной планеты, вводили знакомый режим, но такое случалось редко.

Прежде чем открыть глаза, я прощупал окружающее пространство мысленно, не могу объяснить, как это получалось, я даже не знал толком, умеют люди так делать или нет, ничего опасного не обнаружил и решил разобраться с просто тревожным.

А беспокойство разбудило наравне с приходом рабочего утра, я ощущал его где-то в затылке и, привыкнув серьёзно относиться к таким проявлениям работы подсознания, мигом вскочил и оделся.