Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

Сначала все шло по плану. Ну а дальше вышел конфуз… По пути следования в Мурманск из Центра пришел приказ – и подлодка, не заходя ни в какие порты уплыла на шестимесячное автономное боевое дежурство в северную Атлантику. А что касается солдата, то его сперва объявили в розыск, но, потом, когда выяснилось, что и дома в Воронеже он тоже не был, признали без вести пропавшим – искать его никто не стал, ведь. район поиска был чрезвычайно велик. Через полгода этот солдат, как ни в чем не бывало, вновь появился по месту прохождения срочной службы, в том же самом, ничуть не износившемся, словно с иголочки, бушлате…

– Короче! – рявкнул Папа – Полтора дня тебе на сборы! Документы возьми. Подашься на поступление и на подготовительные курсы. Мы с тобой уже говорили об этом… А я здесь все сам решу! Послезавтра тебя здесь уже не должно быть.

– А как же Валера? – спросил Лютый.

– Валера? А что Валера? Во-первых, он сам дурак, что с тобой связался. Во-вторых, смысла нет его вытаскивать, он через пару месяцев опять туда загремит. Ну а в-третьих, я, извини, не палочка-выручалочка. Я из-за каждого придурочного не могу рисковать… Терпила – человек не простой… Со связями. Этим, знаешь, могут и заинтересоваться… Там! – и он показал пальцем вверх.

Папа выбросил огрызок в окно и вышел из дома.

Глава 13. Нагорный. Теория и практика.

…известно, что самые первосортные мальчики

в рыхлых организационных формах коллектива

очень легко превращаются в диких зверёнышей.

А.С.Макаренко.

Если честно, я не педагог. По профессии – да, я педагог. Но это не моя стезя, и я давно знаю это. И вот почему.

В период юношеского максимализма, да, – сеять разумное, доброе, вечное – это казалось мне призванием. Но, сейчас, увы, я понимаю, что это не совсем так. Можно даже сказать, совсем не так… Просто, в один прекрасный момент я понял бесполезность этого. Не скрою, у меня есть огромное желание сделать из этих детей если не «строителей коммунизма», то хотя бы честных, умных, порядочных людей. Но выходит-то совсем по-другому…

Вот, допустим: я беру, и делаю из человека «строителя коммунизма». И Петр Иванович делает из него «строителя коммунизма», но уже по-другому, по-своему… И Анна Никаноровна тоже… А потом этот будущий «строитель коммунизма» покидает школу и видит дома что-то совсем другое, а по телевизору – что-то третье, а на улице – четвертое… В итоге, все это усредняется, и вместо «строителя коммунизма» получается какой-то среднестатистический дурак, который сбивается с другими такими же среднестатистическими дураками в стаи, где они придумывают свои дурацкие законы, от которых сами же потом и страдают… В зависимости от особенностей воспитания у нас может получится среднестатистический дурак с придурью, среднестатистический дурак с комплексами, среднестатистический дурак с психическими отклонениями, и так далее, и тому подобное, вплоть до среднестатистического дурака с инициативой.

Но есть еще и обратная сторона медали… Допустим, я все-таки прыгну выше головы и воспитаю одного честного и порядочного человека. Пусть… Он закончит школу, выйдет из нее с аттестатом о среднем образовании, пойдет и завернет за угол, где его встретит какой-нибудь отморозок из параллельного класса с компанией, которые втопчут его в грязь, а потом он устроится на работу на какой-нибудь заводик, где его научат врать, воровать, изображать бурную деятельность и пьянствовать…

Можно воспитать двух-трех честных и порядочных людей, и даже целый класс. Но и они утонут в этом бездонном море. Чтобы изменить ситуацию, нужны тысячи и тысячи… Тысячи и тысячи…

Поэтому, быть педагогом – это не мое. Но, слава Богу, мне не нужно в сотый раз тереть о рукав эбонитовую палочку и делать вид, что ты ее видишь в первый раз, или кидать в серную кислоту таблетку цинка и восторженно говорить о пузырьках водорода. У меня есть русская литература, в которой девяносто процентов персонажей – те же среднестатистические дураки, в которой девяносто процентов цинизма, а оставшиеся десять – национальный колорит… И у меня есть русский язык, в котором огромное количество правил, и несметное количество исключений из правил, и который настолько гибок, что художественная ценность практически любого иностранного художественного произведения, переведенного на русский язык, определяется в большей степени уровнем переводчика, нежели уровнем автора…

А я – циник. Циник, полный всякого дерьма, и я, ведь, тоже дурак, но я не дурак среднестатистический, я – дурак специфический. Специфический дурак с придурью… Так и есть – я этого не отрицаю. И придурь моя иногда оказывается педагогически полезной, как в случае с этим злополучным стаканом.

Когда урок закончился, я снова спустился на второй этаж в учительскую. В учительской было уже более-менее спокойно. У меня был перерыв между уроками, так называемая «форточка», и я сел у окна, предаваясь своим размышлениям.