upload

кульминационной развязке. Готовой к окончанию, как шутки, так и моей жизни. И

прямо сейчас мне нужно было чье-то присутствие рядом. Я не хотела чувствовать

себя одинокой и брошенной.

Я подавила слова, о которых, я знала, позже буду сожалеть, и произнесла только,

- Калеб...

- Что?

Я уставилась на него, не зная, но гадая, каким будет следующий шаг и, как

обычно, меня это жутко пугало. Он продолжал смотреть на меня с любопытством, на

его лице отразилась нерешительность. Если это выражение было настоящим, то мне

было почти жаль его. Это было лучше, чем жалеть себя, но мне нужно было быть

сильнее, хотя бы для того, чтобы заползти в уготованную для меня яму, и покончить

со всем этим.

- Я не знаю, что ты запланировал для меня. Я знаю... Я знаю это...

Я замолчала, чтобы собраться с мыслями и собраться самой, но эти слова нужно

было произнести вслух. Если не сейчас, значит никогда.

Я позволила искрам боли приободрить себя.

- ...Я знаю, что это не может быть чем-то хорошим. Независимо от того, что ты

запланировал. Но могу я попросить тебя об одном одолжении?

- Да.

Я моргнула, - Если это хоть приблизительно так же плохо, как то, что эти

ублюдки сделали со мной... Я устала переживать одно дерьмо лишь только для того,

чтобы вляпаться в еще большее гребанное дерьмо. И если то, что ты задумал для меня

будет более мучительным, я думаю, что мне лучше умереть. Просто сделай мне одно

одолжение, и я не... я не хочу умирать медленно.

Он отшатнулся назад так, как будто я залепила ему пощечину. Нет. Ведь я уже

дважды успела этим отличиться, но при этом, он, ни разу не выглядел так, как сейчас.

Внезапно он был не любопытствующим или нерешительным - он выглядел

раздраженным! И... обиженным.

154

Плененная во тьме. С. Дж. Робертс.

- Вот, значит, о чем ты думаешь? - сказал он напряженным, натянутым голосом.

- Думаешь, я бы...

Вскочив с кровати, он начал вышагивать по комнате. Мне же не оставалось

ничего, кроме как наблюдать за ним.

- А о чем, по-твоему, я должна была подумать, Калеб? - спросила я хриплым

голосом.

Мое лицо пылало, а нос болел, и создавалось впечатление, что он заложен. Было

больно дышать.

- Ты похитил меня, ты бил меня, ты... делал со мной невообразимые вещи.

Жжение в моей груди стало распространяться дальше по телу, и весь

скопившийся во мне гнев и отчаяние стали вырываться наружу.

- Чего мне было от тебя ждать?

Я не очень успешно изобразила его ужасный акцент, - 'Не дай мне тебя найти'.

Разве это не твои слова?

Наконец, он остановился в центре комнаты, его глаза сначала вспыхнули, а затем

остыли.

- Ты глупая - преглупая девочка, Котенок.

На этот раз я рассмеялась. Громко, истерично. Я смеялась сквозь боль,

разрывающую каждую клеточку моего существа. Он никогда не говорил ничего более

правдивого. Я, на самом деле, была глупой - преглупой девочкой!

Глупая, раз думала, что моя мать когда-нибудь простит меня. Глупая, раз считала,

что смогу, стать чем-то большим, чем была.

Как тот грязный гребанный байкер назвал меня? Шлюхой! Этот ярлык

преследовал меня повсюду. И что я сделала, чтобы заслужить это? Ничего! Я до сих

пор была девственницей. Шлюхой, сопротивляющейся своей природе. Ради чего?

Да, я была глупой - преглупой девочкой.

Я смеялась, смеялась, смеялась, пока, наконец... не сломалась. Мой смех

превратился в завывания: от чистой потери, тоски и беспросветного отчаяния.

И тут, я почувствовала, как он очутился рядом со мной и обхватил меня своими

руками. И я позволила ему.

Я всегда искала убежище у людей, которые причиняли мне больше всего боли.

Моя мать. Мой отец. Калеб. Я была словно побитая собака, выпрашивающая хоть

капельку любви у своего злого хозяина. Это все, что я знала.

155

Плененная во тьме. С. Дж. Робертс.

И все же, в его руках, предназначенных мне в качестве убежища, я чувствовала

защищенность и тепло. Круговорот боли никогда не закончится, потому что я не смогу

сказать каково, жить без нее, пока не будет слишком поздно.

- Они за все заплатили.

Прошептал он снова, его голос был холодным и решительным, но его слова

ничего не значили для меня, хотя я подозревала, что они многое значили для него.

Только его руки имели значение, только осязаемое чувство его сильной, крепкой

плоти, окружавшей мою израненную. Его объятия говорили о том, о чем не могли или

не хотели говорить его губы: что я в безопасности и что он будет меня защищать, и

возможно о том, что я была ему небезразлична. Но ведь это было абсурдом... все ЭТО

было абсурдом.

Тем не менее, его губы снова и снова повторяли 'Они за все заплатили', и я

почувствовала что-то иное, что-то необъяснимо реальное для меня, реальнее всего

остального. Я ненавидела его, но вместе с тем и нет, я уже больше ничего не