upload

закрывает лицо руками, и она сотрясается в рыданиях.

Я не могу пошевелиться, или что-нибудь сказать. Я ― пустая оболочка. Внутри меня

ничего нет. Возможно, это потому, что я в шоке. Но скоро, очень скоро, на меня навалятся

чувства, и тогда я сойду с ума.

Я делаю медленный вдох, несколько секунд не дышу, а затем резко выдыхаю. И чувствую

боль в груди, но болит не сердце. Болит моя душа. Теперь я ее ощущаю. Теперь я уверена, что

она существует, потому что что-то изнывает, но не органы. Что-то неосязаемое и необычное, но

оно точно есть. Затем на меня со скоростью снежной лавины обрушивается паника, и я жадно

глотаю воздух. Я задыхаюсь, задыхаюсь, и это так больно, так мучительно.

Мой Ангел. Что с тобой произошло? Почему все это случилось? Почему именно с тобой?

Почему сейчас? Почему вообще? Он сейчас страдает… Мой друг сейчас сломлен, и я ничем не

могу помочь ему. Я не могу ослабить его боль. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что мне

думать, потому что моя голова пуста изнутри. Все мысли съедает боль.

― Ангел сам не свой после того… после того, что случилось с ним, ― произносит

Виолетта Александровна. Я смотрю на нее, но не вижу ее лица. ― Он ни с кем не хочет

разговаривать, никого не желает видеть, и мы с Витей очень переживаем за него. Я никогда, ―

она громко сглатывает, ― никогда не думала, что мой сын может так… страдать. Это

невыносимо, Августа. Смотреть на него, видеть его безжизненное лицо. У него даже голос

изменился.

Я знаю.

Я это заметила.

― Он не встает с постели вот уже два дня, ― продолжает женщина. ― Говорит, что не

сядет в инвалидное кресло.

Я закрываю глаза. Каждое слово Виолетты Александровны ранит меня в самое сердце,

глубоко, причиняя адскую боль.

― Я не знаю, что мне делать, ― всхлипывает она. Я тоже. ― Все это свалилось так

неожиданно… И… Ох, Боже мой. Я не могу…

Я не чувствую своего тела. Я вообще ничего не чувствую, кроме боли и непонимания. Но

я точно знаю одно. Я все еще больше всего на свете сейчас хочу увидеть Ангела, потому что…

потому что тогда мне станет легче, и я знаю, что ему тоже.

― Августа, ― когда Виолетта Александровна произносит мое имя так тихо и робко, я

вздрагиваю. ― Я могу тебя попросить кое о чем?

Я все еще не могу говорить, поэтому киваю.

Виолетта Александровна протягивает ко мне руки и берет мои. Крепко сжимает. У нее

холодная и слегка мокрая от слез кожа.

― Не бросай его, ― шепчет она. ― Потому что он не выдержит этого.

И тут происходит взрыв. Внутри моей головы. Я чувствую. Все. Абсолютно. И эти

чувства обострены до предела. И они раздавливают меня.

Бросить Ангела.

У меня никогда и мыслей таких не было, нет, и не будет. Как я могу оставить такого, как

Ангел? Этого не произойдет. Я буду с ним всегда, буду поддерживать, даже если он станет

продолжать игнорировать меня. Я буду с ним, потому что рядом с ним мое место.

― Не брошу, ― шепчу я в ответ.

Никогда.

Ни при каких условиях.

Глаза Виолетты Александровны начинают радостно блестеть, и она даже улыбается.

94

― Спасибо, Августа, ― говорит она. ― Спасибо.

Виолетта Александровна тянет ко мне через стол, чтобы обнять. Я запоздало обнимаю ее

в ответ и молчу какое-то время. А когда слышу тихий плач женщины, уткнувшейся в мое

плечо, ищущей поддержки, то тоже начинаю плакать.

***

Я не помню, как добираюсь до дома. Я не помню, как открываю входную дверь и

раздеваюсь. Я начинаю все осознавать, когда вижу перед собой недоуменное лицо мамы. Она

стоит передо мной и что-то говорит, но я не слышу ее.

― Что с тобой? ― доносится до меня ее голос. ― Что с твоим лицом? ― она подходит

ближе и всматривается. ― Ты плакала?

Я молчу.

― Августа?

Я не могу разговаривать. Только ни сейчас.

― Августа? ― уже не на шутку взволновавшись, спрашивает мама. ― Почему ты

плачешь?

Я открываю рот, надеясь объяснить, но слова так и не вылетают из моих уст. И я стою, не

зная, что сказать, не зная, куда смотреть, и что думать.

Так и не сумев ответить, я опускаю глаза, и мои плечи резко опускаются, когда я шумно

выдыхаю. Все начинает плыть перед глазами из-за нового приступа слез. Я пытаюсь сдержать

их, но не могу. Я не так сильна для этого, хоть и не хочу, чтобы мама видела меня в таком

состоянии. Но у меня нет выбора.

Когда я закрываю лицо руками и начинаю скулить, мама резко притягивает меня к себе,

как маленького ребенка, крепко обнимает и начинает спрашивать, почему я плачу. В ее

объятиях мне тепло и уютно. В ее объятиях я чувствую себя защищенной, но, к сожалению,

этого недостаточно, чтобы залечить полученные раны. Думаю, их ничто не сможет залечить,

разве что чудесное выздоровление Ангела, его улыбка и прежний живой голос.

Через час мама все-таки добивается от меня объяснений. Я рассказываю ей, что случилось

с Ангелом, и она в ужасе. Она тут же бежит к телефону, по пути пересказывая папе мои слова, и