дрожи тишина. Она медленно разъедает меня изнутри, как серная кислота.
Я жадно всматриваюсь в глаза Ангела и впадаю в отчаяние, когда не вижу в них теплоты.
Они пусты. Затем мой взгляд перемещается вниз, на его ноги. Ангел это замечает и
неосознанно начинает ерзать. Это удар ниже пояса ― видеть его в инвалидном кресле, таким
одиноким и печальным.
У меня дрожат колени, и я едва держусь на ногах. Я борюсь с желанием зарыдать и
броситься к Ангелу на шею. Я вижу, как Егор вжимается в стену. Его глаза широко распахнуты.
Он ошарашен больше моего. И напуган. Он будто смотрит на какого-то монстра, а не на своего
друга.
― Привет, ― произношу я. Мой голос сильно хрипит.
Ангел слабо вздрагивает, когда я нарушаю тишину. В его глазах что-то вспыхивает, но это
не радость, это что-то совершенно мне необъяснимое, но точно плохое.
― Привет, ― говорит Ангел. Его голос такой же надломленный и неживой, как и
позавчера, когда мы с Егором пришли к нему в первый раз.
Мои губы сами собой расплываются в улыбке, и я жду, что Ангел улыбнется в ответ. Я
стою, улыбаясь, минуту, но так ничего не происходит. Его лицо сохраняет непоколебимую
отстраненность. Я слышу, как крошится моя уверенность.
Я вспоминаю про фрукты, которые мы с Егором купили Ангелу.
― Мы… мы… ― бормочу я, протягивая вперед руку, в которой держу пакет. ― Вот, в
общем. Это тебе.
Я смотрю по сторонам, думая, куда поставить пакет.
Ангел молчит, Егор тоже. Пока я вожусь с пакетом, они смотрят друг на друга, потом
Ангел перемещает взгляд на меня, и хоть я не вижу в данный момент его лицо, так как стою
боком, кладя пакет на стул, я чувствую на себе его глаза. Затем я возвращаюсь на то место, где
изначально стояла.
― Зачем вы пришли? ― спрашивает Ангел.
Какой глупый вопрос.
― К тебе, ― отвечаю я робко.
Губы Ангела искривляются в незнакомой жесткой ухмылке.
― Я не звал вас, ― холодно бросает он. ― Я не хотел, чтобы вы приходили. Вы
нежеланные гости.
Его слова для меня не хуже пощечины. Во мне вспыхивает обида, но я подавляю ее, так
как понимаю, что на самом деле Ангел так не думает, и он не хочет, чтобы мы уходили. Ему
просто больно, но, к сожалению, вместо того, чтобы поделиться этой болью с нами, он прячет
ее в себе.
― Ангел, ― шепчу я.
Он плотно сжимает губы, и его скулы напрягаются. А глаза… они становятся такими
холодными и злыми, что мне становится не по себе.
― Уходите, ― отчеканивает он. ― Я не хочу вас видеть, ясно?
― Но…
Ангел не дает мне сказать, пресекая:
― Разве вы не поняли еще, что все кончено? Дружбы больше нет. Меня больше нет. И вас
для меня тоже не существует. Так что уходите, ― он вжимается в кресло и продолжает
сверлить меня сердитым взглядом.
Я мотаю головой.
97
― Не говори так, ― слезы обжигают мне глаза. ― Это не так, Ангел. Это… не говори так,
― бессильно повторяю я, потому что не могу подобрать слов. Я в глубокой растерянности.
― Чего ты добиваешься, Августа? ― с неожиданно яростью шипит Ангел и подается
вперед. Он вцепляется руками в коляску, и я вижу, как белеют костяшки его пальцев. ― Чего
ты от меня хочешь? Чтобы я улыбнулся и сказал, что все прекрасно? Так этого никогда не
будет! ― он начинает кричать. ― Потому что я в дурацком инвалидном кресле, если ты
замечаешь! Потому что я никогда не смогу ходить! Потому что я инвалид, Августа!
Понимаешь?! И-Н-В-А-Л-И-Д! Так что ничего не прекрасно, ― Ангел немного успокаивается,
тяжело дыша, и снова откидывается назад. ― Так что я не смогу улыбнуться тебе.
Я прижимаю руку ко рту, сдерживая стон. Свою боль Ангел пытается скрыть за
ненавистью к нам, ко мне…
― Уходите, ― повторяет спустя минуту гробовой тишины Ангел. ― Я не рад вам сейчас,
не буду рад и в другой раз. Так что не тратьте время зря. Больше никогда сюда не приходите, не
пытайтесь спросить, все ли у меня хорошо, потому что ответ отныне у меня будет один. Все
хуже некуда. Запомните, ― он резко вдыхает, ― и уходите.
Я ничего не могу ответить. В комнату заходит его мама и беспокойно смотрит на него.
― Почему ты кричал? ― спрашивает она.
Ангел хмурится.
― Проводи их, ― говорит он ей.
Виолетта Александровна поджимает губы и с сожалением смотрит на нас с Егором. Она
ничего не произносит, но ее глаза просят прощения. Я понимаю, что мы не останемся здесь. Я
понимаю, что сейчас уйду отсюда, но…
― Этого не будет, ― говорю я Ангелу перед тем, как покинуть его комнату.
Он не отвечает, но в его глазах читается вопрос.
― Мы не оставим тебя, ― объясняю я, собираю последние клочки воли в кулаки и
выхожу из комнаты, вытирая по пути в прихожую слезы.
***
Когда я возвращаюсь домой, то снова плачу. Я плачу, и у меня начинает болеть сердце. Я
пью таблетки, не отвечаю на сочувствующие взгляды мамы, и иду в свою комнату. Я думаю о
встрече с Ангелом. Я до последнего надеялась, что все наладится между нами, но стало только
хуже. Я вспоминаю его слова о том, что мы больше не можем быть друзьями, и от этого мне