upload

глубочайшее сожаление и потерянность.

― Я виноват, ― шепчет Егор.

― Еще как, ― соглашаюсь я.

― И оттого, что я сделал, мне отвратительно смотреть на свое отражение каждый день, ―

добавляет он и громко вздыхает. ― Мне очень, очень жаль, Августа, что я так поступил с ним.

Ты права, я не должен был. Но… я не знаю, как объяснить, что заставило меня оставить его в

беде. Я не могу.

Я вижу, что Егор говорит это искренне. Лгать он точно не умеет.

Я немного смягчаюсь.

― Я беспокоюсь за него, ― продолжает Егор. ― И я ненавижу себя.

Мне становится больно смотреть на него, но его страдания заслуженные. За свои ошибки

мы всегда вынуждены расплачиваться.

― Я бы хотел… ― неуверенно бормочет Егор. ― Я бы хотел вновь стать с ним друзьями,

потому что он мой единственный друг. Ты и он. Но из-за своего глупого страха перед

неизвестно чем я потерял вас обоих! ― в глазах плескается отчаяние. ― Мне просто было

страшно, Августа. Мне просто было страшно…

Егор готов зареветь, и я не могу представить, как тяжело ему сейчас. Но нам всем нелегко.

Каждый, я думаю, имеет право на ошибку, и на прощение. Я знаю, что Егор искренне

раскаивается, и так же знаю, что Ангел простит его, хотя он давно простил. Этот идеальный

111

человек не способен долго злиться, или вообще таить в себе плохие эмоции. Его душа

продолжает оставаться чистой и самой светлой даже несмотря на то, что его предавали,

оставляли и обижали.

― Завтра мы собираемся прогуляться, ― говорю я.

Егор с трепещущим ожиданием смотрит на меня.

― Ты… можешь пойти с нами, ― добавляю я.

И его глаза загораются, как новогодние огни, даже ярче.

― Правда? ― ошеломлен он.

Я киваю.

Его губы моментально расплываются в широкой улыбке, и я ловлю себя на мысли, что

никогда за всю историю наших встреч с Егором не видела его настолько счастливым.

― Спасибо! ― благодарит он. ― Спасибо.

Я неуверенно улыбаюсь в ответ и думаю, может, все еще способно стать хорошо?

Что ж, я очень на это надеюсь.

***

На следующий день я и Егор встречаемся у клиники Доктора Груздева на 2-ой

Никитинской, и вместе идем к дому Ангела.

― Ты не говорила ему, что я тоже пойду? ― спрашивает меня Егор, когда мы обходим

многоэтажку и направляемся к подъезду.

― Нет, ― отвечаю я.

Он нервно вздыхает.

― Ангел будет рад, ― уверяю я.

― Даже не знаю, как смотреть ему в глаза после всего… ― бормочет Егор.

Я угрюмо смотрю на него, но когда встречаюсь с глазами, полными переживаний и

надежд, то остываю.

― Все будет хорошо, ― говорю я.

Егор робко улыбается мне, и мы останавливаемся у подъезда.

― Как он спускается? ― спрашивает Егор. ― Сам?

― Ему помогает папа, ― бормочу я, доставая телефон из кармана, чтобы узнать время. ―

Через минуту должен выйти, ― Ангел очень пунктуальный. Я улыбаюсь своей мысли, и точно

через шестьдесят секунд открывается железная дверь, и я вижу знакомое лицо, отчего моя

улыбка становится чуть ли не до ушей.

Боковым зрением я вижу, как напряженно замирает Егор. Он даже бледнеет немного…

нет, он сильно бледнеет, становится белее снега.

Виктор Валерьевич выкатывает инвалидное кресло, в котором сидит Ангел, вперед, и за

ними громко захлопывается тяжелая дверь, после этого Егор вздрагивает и издает резкий вдох.

Должно быть, весь мир его сейчас висит на волоске, и все зависит оттого, как воспримет Ангел

то, что он здесь. Но я знаю, что Егор будет спасен, потому что по-другому быть не может.

Я боюсь и одновременно очень жду реакции Ангела, который еще не видит, что пришла

не только я, так как его голова опущена. Он что-то смотрит в своем телефоне. Когда его голова

начинает медленно подниматься, я тоже напрягаюсь.

Сначала Ангел смотрит на меня и собирается улыбнуться, но так и не делает этого,

потому что его глаза перемещаются вбок. Клянусь, я даже физически ощущаю, как все внутри

Егора ломается от чувства вины.

― Ну, все, готово, сын, ― бормочет Виктор Валерьевич, разглядывая инвалидное кресло

Ангела. Мужчина, кажется, не замечает, как вдруг стало тихо. И когда он все же решает

поднять глаза, то лишь на секунду теряется, когда видит Егора. ― Егор! ― восклицает он, и я

не могу понять, чего больше в его голосе: радости или удивления.

Я внимательно смотрю на Ангела, который выглядит так, словно он заново переживает

все самые ужасные моменты своей жизни. Подавленность, грусть, обида… вот что отражается

112

на его лице. Я вижу, как в глазах Ангела плескаются бескрайние океаны боли. И я понимаю, что

дело в Егоре. Но что странно, в них нет ни капли злости.

― Почему так давно не заходил к нам? ― я слышу отдаленный голос Виктора

Валерьевича и слабо встряхиваю головой.

Я сочувствующе вздыхаю Ангелу, который, конечно же, этого не замечает, так как по-

прежнему смотрит на Егора, и поворачиваю голову влево. Я никогда не видела прежде Егора

таким раскаивающимся, как сейчас. Правда. Это что-то с чем-то. Необъяснимая смесь горькой