Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Как уже отмечалось, начиная с 1925 года незаконный переход границы стал чаще сопровождаться обвинением в шпионаже[554]. Рассмотрением этих дел занимался военный трибунал. Так, 2 октября 1927 года в 8,5 км от границы крестьянами были задержаны два 23-летних латыша. Речь шла о Яне Петерсоне, сержанте латвийской авиации, который, согласно материалам следственного дела, дезертировал из армии и перешел границу, намереваясь отправиться жить к сестре на Кубань по документам скончавшегося там брата Владимира. Альфред Киллер, ранее служивший кассиром в сбербанке, был безработным и надеялся найти работу в СССР. Однако в распоряжении Особого отдела ОГПУ имелись сведения, которые заставляли подозревать обоих в шпионаже на латвийские спецслужбы. По утверждению двух свидетелей, Киллер получил задание собрать секретные сведения о воинских частях, расквартированных в Белоруссии. В ходе следствия, растянувшегося более чем на год, он якобы дал признательные показания. 4 декабря 1928 года дело было передано на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда с обвинением по статье 84 (незаконный переход границы) и 58-6 (шпионаж). Петерсон и Киллер признали себя виновными в переходе границы, но отрицали шпионаж. Председатель Военной коллегии В. Ульрих зачитал подписанное Киллером признание: «Я по заданию Латвийской политохраны перебрался в СССР в целях собирания секретных сведений военного характера». За этим следовал список имен сотрудников латвийских спецслужб с указанием занимаемых ими должностей. «Что же Вы хотите убедить нас в том, что все эти сведения узнали из случайных разговоров», – настаивал Ульрих. Киллер на это отвечал: «Все эти показания я дал потому, что, просидев несколько месяцев под стражей, я хотел ускорить дело, а следователь мне все время говорил – сознайтесь и будете у нас работать. Никаких шпионских заданий у меня не было, в охранке я не служил, а хотел перебраться в СССР на жительство». В конце концов Военная коллегия приговорила Петерсона по статье 84 к одному году принудительных работ, а Киллера по статье 58-6 – к пяти годам лишения свободы, конфискации имущества и трем годам поражения в правах[555].

Таким образом, уже в 1925–1926 годах приехать в СССР в поисках работы было отнюдь не безопасным. Приговор к году принудительных работ был очень частым явлением, тогда как обвинение в шпионаже еще не носило того систематического характера, как в середине 1930-х годов. Одновременно растягивалась процедура выдворения за границу. В июле 1930 года трое эстонских рыбаков, случайно оказавшихся в советской части Пейпус-озера, были высланы на родину после 20 дней содержания под стражей и допросов, тогда как двое русских жителей Латгалии, перешедшие границу 3 февраля 1932 года, провели в тюрьме два месяца, а Мартын Плешаков и его трое товарищей из Калласте, в октябре 1933 года на лодке отправившиеся в Россию в поисках пропавшего там брата, – еще больше[556].

Можно было бы удивляться этим попыткам пробраться в СССР. Ведь благодаря контрабандистам, различным посредникам и крестьянам, бежавшим от коллективизации, было доступно немало информации – по крайней мере до 1932 года. Но слухи о репрессиях, прежде всего в Украинской ССР, касались только одного участка границы. В других районах, в местечках, среди бедноты и среди находившихся под влиянием коммунистической идеологии слоев слова бегущих от раскулачивания зажиточных крестьян слушать никто не хотел. Ведь это были классовые враги или даже хуже – погромщики. В этих кругах скорее могли прислушаться к информации об условиях жизни и труда в СССР от тех, кто пытался иммигрировать туда и был выдворен. Но они не успели попробовать советской жизни и сами были готовы еще раз попытать свой шанс, что, кстати, нередко удавалось – со второй или даже третьей попытки[557]. Кроме того, в этой среде могло быть услышано мнение жителей советских пограничных районов, поддерживавших связи с родственниками по другую сторону рубежа. Но часть местных жителей тщательно отбирались и контролировались в целях их использования для пропаганды советской действительности, а другие, гораздо более многочисленные, подвергались переселению – чаще всего принудительному – в удаленные от границы районы. Их слово услышать никто не мог.

Попробуем на примере уже упоминавшихся 1268 мигрантов, пересекших белорусскую границу в первом полугодии 1931 года, рассмотреть советскую политику в отношении нелегальной миграции (табл. 6).