Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

Начиная с лета 1939 года главной заботой Сталина и Молотова стало не допустить, чтобы под влиянием советско-германского пакта и финской войны была воспроизведена логика иностранной интервенции 1918–1920 годов. Сценарий действительно мог повториться: достаточно было перенести борьбу с Германией на советскую территорию, сражаясь заодно и с большевизмом, заблокировать доступ с моря и пути снабжения с севера и юга. Говоря о Черном море, Сталин в мрачных красках рисовал фортификацию и ускоренную милитаризацию проливов. 1 октября в беседе с министром иностранных дел Турции Шукри Сараджоглу он упомянул вероятность новой военной авантюры британцев на Черном море, как во времена Врангеля[836]. В самом начале 1940 года в связи с вопросом помощи Финляндии против СССР и периферийной стратегии борьбы против Германии финны (прежде всего маршал Маннергейм), англичане и французы обсуждали идею высадки экспедиционного корпуса в Петсамо в целях дальнейшего наступления на Мурманск и Кандалакшу для получения выхода к Белому морю. 19 января Эдуар Даладье развернул перед генералом Гамеленом и адмиралом Дарланом грандиозные планы нападения на СССР, бакинские нефтяные месторождения и железную дорогу, ведущую к Мурманску[837]. Но уже с начала февраля по инициативе Великобритании авантюрный проект высадки в Петсамо был отвергнут в пользу операций в норвежском Нарвике. Дошедшие до Москвы отголоски этих планов вызвали, однако, беспокойство советских руководителей, которые боялись в том числе, что к ним присоединится и Япония[838].

Наконец, в этом был и внутриполитический реванш. Большинство первых дипломатов революционной России исчезли в период чисток по обвинению в троцкизме. Теперь они рассматривались как предатели интересов родины и революции. Как мы видели, уже в 1938 году Литвинову пришлось защищать легитимность уступок, сделанных в начале 1920-х годов при подписании договоров. В длинном меморандуме от 5 ноября 1940 года, посвященном Турции, Берия говорил о последствиях Карсского мирного договора и англо-французских интригах против СССР на территории Турции; он подчеркивал связь между предательской политикой Троцкого и его сторонников, в частности Карахана, и территориальными уступками, сделанными в ходе мирных переговоров. Сталин, которому в меморандуме воздавали хвалу за то, что он никогда не торговал советской территорией, внимательно прочитал его и использовал впоследствии отдельные фрагменты в своих выступлениях[839].

Таким образом, новая граница стала одновременно и возмездием, и тройным реваншем. Вслед за проникновением советских войск на новые территории там очень быстро стали реализовываться все сталинские механизмы интеграции (паспортизация, коллективизация, колонизация) и репрессий (расстрелы, депортации, аресты) с целью превратить эти неблагодарные территории в лояльные и социалистические края. В беседе с Димитровым Сталин утверждал: «Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистич. систему на новые территории и население»[840]. Быстрая советизация присоединенных территорий была еще и реваншем по отношению к капитализму в целом.

Окончательные этнические границы

Реванш сопровождался завершением проектов этнического характера. Приведение границ в соответствие с этнической ситуацией являлось ясным требованием советского руководства в 1939–1940 годах. Это стремление проявилось при демаркации германской и советской зон влияния, при разделе территорий, приобретенных благодаря аннексии Бессарабии и Северной Буковины, наконец, в политике эвакуаций и переселений, проводившейся начальником Переселенческого управления при СНК Е. М. Чекменевым. Будучи выгодным прежде всего украинскому, белорусскому и литовскому национальным проектам, этот подход ставил последние на службу советской территориальной экспансии.