Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

В секретных резолюциях СТО пограничная зона рассматривалась в качестве пространства маневрирования, которое следовало подготовить к войне в ближайшие 5–7 лет. Приоритет отдавался военной подготовке западных областей, от Черного моря до Белоруссии. Подготовка Карелии и Дальнего Востока имела второстепенное значение, тогда как на юге военных проблем не предвиделось. В военном отношении под пограничной зоной подразумевалась полоса шириной от 25 до 40 км, что с административной точки зрения соответствовало пограничным округам. В некоторых случаях, прежде всего в БССР, хозяйственная и организационная подготовка к войне должна была вестись на расстоянии вплоть до 100–150 км в глубь территории[454]. В 1927 году Белоруссия, разделенная на 4 округа (Полоцкий, Минский, Бобруйский, Мозырский) и 17 районов, рассматривалась в качестве «западной окраины Советского Союза на протяжении свыше 550 км границ с буржуазным миром»[455]. Согласно стратегическим планам руководства Красной армии этой республике в силу ее рельефа, расположения и истории суждено было стать полем грядущих военных операций, и потому практически вся ее территория включалась в состав военной зоны. В 1930 году Наркомвоенмору, Госплану и ОГПУ было поручено, опираясь на республиканские власти, подготовить список «погранрайонов», подлежащих включению в прифронтовую и непосредственно фронтовую полосу. Несмотря на неоднократные упоминания в источниках, мне не удалось найти этот список в центральных государственных архивах. Можно предположить, что он хранится в архиве Министерства обороны, попасть в который по-прежнему очень трудно. В рамках подготовки к войне Наркомвоенмор потребовал организовать в пограничной зоне учения в целях обучения населения поведению в случае химических атак, а также лекции по истории Гражданской войны. Идеологическая почва для этого была отчасти подготовлена созданным в 1927 году движением Осоавиахим, которое было популярно среди молодежи.

Вспыхнувшие тогда же, в феврале – марте 1930 года, восстания украинских крестьян против коллективизации и раскулачивания вызывали особое беспокойство руководства, опасавшегося, что они спровоцируют польское вмешательство. Согласно планам, западные регионы СССР должны были служить примером успешной коллективизации не в меньшей степени, чем Московская область. К марту 1930 года в одиннадцати западных районах УССР и в Мозырском районе БССР коллективизации подверглось свыше 70 % крестьянских хозяйств, что существенно превосходило результаты по остальной территории этих республик. Аналогичная ситуация наблюдалась в Автономной Карельской ССР (по сравнению с другими районами Ленинградской области). Подобный волюнтаризм в сочетании с широким использованием насилия в ходе коллективизации вызвал крупные крестьянские волнения, особенно на Украине. Интеграция периферийных районов, которая была целью коллективизации, грозила повернуться против государства, вызвав глубокую дестабилизацию приграничных районов. Ответом на это стали массовые репрессии: депортация от 13 000 до 18 500 польских «кулацких» и «шляхетских» семей, высылка родственников ранее осужденных лиц, а также чистка в учреждениях в целях их «коммунизации». В то же время, чтобы обеспечить столь необходимый на границе социальный мир, Политбюро решило ввести в 15 приграничных районах Белоруссии и Украины особый режим. Согласно принятому 25 апреля 1930 года постановлению, выделенный на тот год бюджет был увеличен на 6 млн рублей; эту сумму предполагалось распределить между приграничными районами Украины, Белоруссии и Ленинградской области. Постановление также вносило поправки в политику коллективизации, переориентируя ее на создание небольших, лучше адаптированных к местным условиям колхозов; кроме того, в приграничные районы Украины предполагалось уже к осени направить 1500 тракторов. А главное, был установлен принцип приоритетного снабжения погранполосы[456].

В какой степени эта мера, отчасти ставшая реакцией на ситуацию в этих районах, задала курс дальнейшей государственной политики в отношении приграничных территорий? Могла ли она сочетаться с задачами военной обороны? Другими словами, как можно было одновременно иметь статус зоны, находящейся «под угрозой», и являться «пьемонтом», то есть укрепленной и развитой территорией?