Уплотнение границ. К истокам советской политики. 1920–1940-е

В постановлении, о котором только что шла речь, также выражалось сожаление по поводу того, что в приграничных районах в силу стратегических соображений искусственно ограничивалась индустриализация. Начиная с 1928 года здесь было запрещено размещать промышленные предприятия общесоюзного значения[457]. В условиях первой пятилетки, когда предпочтение отдавалось тяжелой промышленности, это ставило в особенно неблагоприятные условия пограничную зону, шедшую от Мурманска до Крыма. Там не планировалось строительство ни одного военного завода, а число остальных стратегических сооружений, в частности предприятий энергетики, металлургической и химической промышленности, было крайне ограниченным. Новые заводы и фабрики по производству таких дефицитных товаров, как текстиль, кожа, обувь, должны были размещаться во внутренних областях, чтобы избежать их захвата противником в случае войны. Наконец, предприятия, которые было трудно эвакуировать, должны были находиться вне упоминавшейся выше 25-километровой военной погранзоны, тогда как вокзалы и склады здесь следовало строить из дерева, чтобы обеспечить их быстрый демонтаж[458]. Исключение делалось лишь для Ленинграда и его окрестностей, где по-прежнему разрешалось строить заводы общесоюзного значения за исключением военных. Таким образом, экономическое развитие приграничных районов сводилось в основном к производству товаров потребления и к услугам, отвечавшим потребностям армии. Эти территории воспринимались прежде всего как поставщики или зоны размещения реcурсов: строительных материалов, зерна, лошадей, рыбы.

Так, военные стратеги уделяли особое внимание приграничным лесам. В них было запрещено производить вырубку и посадки без разрешения военного руководства, которое также отвечало за лесные массивы укрепрайонов. Чтобы в случае конфликта леса не стали убежищем для лиц, пытающихся скрыться от призыва, особое значение придавалось правильному подбору «лесной стражи»[459]. Эти меры вызывали недовольство в пограничных районах и на уровне республик. Руководители Белоруссии, к примеру, надеялись, что новый план поможет осуществить индустриализацию этой традиционно сельской республики. О том, насколько велико было их разочарование, можно судить по реакции Н. М. Голодеда, деятельного главы СНК БССР, считавшего, что план должен способствовать развитию текстильной, лесной, бумажной, гончарной и перерабатывающей отраслей промышленности[460]. 14 марта 1930 года он выступил с протестом по поводу препятствий, чинимых на пути развития таких типичных для этих краев отраслей, как кожевенная и льняная. Н. М. Голодед напоминал при этом, что вверенные ему края должны служить витриной советского строя перед лицом Западной Белоруссии, находившейся под польским гнетом. Однако Мобилизационно-плановое управление ВСНХ настаивало на необходимости ограничений и жертв, в частности на эвакуации расположенного в 150 км от границы Оршского текстильного комбината, одного из немногих имевшихся в республике промышленных предприятий! В 1930 году Сектор обороны Госплана потребовал, чтобы в Белоруссии машинно-тракторные станции располагались в удалении от границы[461]. Белорусский случай был, конечно, особым, но недовольство экономическими ограничениями проявляли, хотя и в меньшей степени, и власти соседней Украины. Как отмечалось в докладной записке ЦК КП(б)У в феврале 1929 года, «тенденция оттянуть как можно дальше от границ наше промышленное строительство превращается в ряде случаев в серьезнейший тормоз в деле развития хозяйства погранполос»[462].

Сетуя на то, что включение части территории в военную погранзону тормозит экономическое развитие республики, белорусские и, в меньшей степени, украинские руководители одновременно ценили статус «особой» или «режимной» зоны и ловко использовали это географическое преимущество для получения дополнительного финансирования и другой помощи. На рубеже 1920–1930-х годов местные власти, отвечавшие за погранполосу, старались использовать ее особый статус, чтобы добиться дополнительных ассигнований и других привилегий, играя на конфликтах компетенций между различными наркоматами и различными уровнями управления бюджетом (областным, республиканским, союзным).

В любом случае шок зимы 1930 года способствовал усилению политики помощи пограничным районам, которая проводилась с середины 1920-х годов. Так, был принят специальный план общего развития погранполосы на 1930–1931 годы, и на его осуществление было выделено 50 млн рублей[463]. В декабре 1931 года на фоне развертывающегося соцсоревнования некоторые пограничные районы Украины и Белоруссии, например Славутинский, были провозглашены «опорными и образцовыми пунктами хозяйственно-культурной и политической работы в погранполосе»[464].