– Может быть, вы, Ирэн, поможете мне с костром? – обратился Бернар к сидящей на клетчатом зеленом пледе девушке, которая снисходительно наблюдала за разыгравшейся парой.
– Отчего же нет, мсье Бернар, – повернула та голову. – Желаете, чтобы именно я собрала в лесу хворост для костра? – спросила насмешливо.
– Если только вместе со мной, – улыбнулся Бернар. – Одну я вас ни за что не отпущу. В этом парке, по преданию, живут злы-ые ду-ухи, – состроил страшное лицо, – которые только и дожидаются, чтобы хорошенькая девушка попала им в лапы.
– У духов не бывает лап, – усмехнулась Ирэн. – Лапы бывают только у распущенных мужчин, – глянула с вызовом.
– Тогда я пойду один, – театрально вздохнул Бернар и, ссутулившись, направился вглубь парка. – Не плачьте по мне, если я пропаду, – обернулся с трагическим лицом, надеясь, что Ирэн все же пошла за ним. – И пусть то, что случится, будет на вашей совести, – бросил трагический взгляд на продолжавшую сидеть девушку, ради которой, собственно, и была устроена эта поездка так далеко от Парижа, где природа, непринужденная обстановка и задуманная игра должны были помочь разговорить загадочную и неразговорчивую мадемуазель Ирэн.
Все, что он пока сумел узнать, несмотря на все старания и ухищрения, так это то, что Ирэн эмигрантка из России, чудом попавшая на последний корабль, отплывший из Крыма за несколько часов до прихода в Севастополь большевиков. Сама девушка никогда ничего не рассказывала, но по тому, как старательно избегала этой темы, можно было предположить, что ей есть о чем поведать и уж точно есть что скрывать. Он познакомился с Ирэн чуть больше года назад, зайдя совершенно случайно в небольшое кафе на восточной окраине Парижа попросить воды для закипевшего радиатора автомобиля. Воду ему налила посудомойка, за скромной внешностью которой он наметанным глазом опытного ловеласа сразу разглядел хорошенькую женщину, каких в те годы в Париже после большевистского переворота в России оказалось немало и которые выделялась особой статью и породой, как арабские скакуны, попавшие в стойло тяжеловозов.
Хозяин кафе, у которого он навел справки, хвалил мадемуазель Ирэн за аккуратность и трудолюбие, однако посетовал на нежелание девушки перейти в официантки, где и работа почище, и чаевые перепадают, – та решительно отказалась, заявив, что предпочитает иметь дело с грязной посудой на мойке, нежели крутиться среди гостей.
В тот же вечер Бернар дождался милашку у выхода из кафе и прямо предложил поехать к нему, пообещав заплатить гораздо больше, чем платят в подобных случаях. Отказ русской удивил и раздосадовал – он не привык, чтобы женщины говорили «нет», но настаивать не стал – что-то в ее глазах заставило поостеречься и отойти. Возможно, ухаживание за соблазнительной посудомойкой было не самой лучшей идеей, но его охватил азарт коллекционера, который, увидев редкую бабочку в зарослях непроходимого кустарника, притаился с сачком в надежде, что предмет вожделения когда-нибудь все же выпорхнет наружу. Вечером следующего дня он встречал Ирэн у дверей кафе и предложил ей, ютившейся, по словам хозяина, в крохотной комнатушке неподалеку, переехать в снятую специально для нее меблированную квартиру. И что же ответила эта ломака?
«Не скрою, я бы с удовольствием бросила эту работу и приняла ваше предложение, однако мне надо будет чем-то платить за приют, не так ли, мсье? Делать это своим телом, став содержанкой, не смогу – это противоречит моим жизненным принципам».
Надо сказать, такой ответ даже порадовал – чем сложнее игра, тем интереснее, а уязвленное мужское самолюбие еще больше раззадоривает плоть. На время он отошел, но не забыл. В промежутках между ловлей других «бабочек» присылал Ирэн скромные букеты и милые безделушки, а через некоторое время опять появился в кафе, чтобы сделать более заманчивое, с его точки зрения, предложение. Но, войдя туда, обнаружил последний присланный букет в вазе на барной стойке, а хозяин, передав ему пакет с отвергнутыми Ирэн подарками, печально сообщил, что мадемуазель здесь больше не работает, и, куда переехала, к сожалению, не знает.