Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо

– Что скажешь? – уставился на нее покрасневшими глазами.

– Вы, Александр, кстати, имейте в виду, – уклонилась она от ответа, – с непривычки вино может показаться легкой водичкой, а потом… Контроль можно над собой потерять…

Серегин, презрительно хмыкнув, допил вино, вытер рот ладонью и самодовольно сказал чуть заплетающимся языком:

– Ты, Ир, об моем пьянстве не беспокойся. Меня не прошибет. Я к этому делу сызмальства привычный. В Гражданскую сколько раз чистый спирт принимал – и чего? Только злее контру рубил! – махнул рукой, показывая, как это делал. – В капусту! А контролировать себя – пусть те, у кого камень за пазухой, контролируют, а мне скрывать нечего, я весь вон, какой есть, открытый. Что в голове, то и говорю!

Ирина вдруг почувствовала усталость и опустошенность.

«Серегин начал пьянеть, – попыталась мысленно оценить обстановку. – Что дальше? Неужели уже сегодня?» – почувствовала озноб.

– А хотите, сходим в театр? – улыбнулась, взяв себя в руки.

Серегин чуть не поперхнулся и изумленно уставился на нее.

– Здесь много артистов из России, – словно не замечая его ошеломленного взгляда, продолжила Ирина. – Многие не знают языка, поэтому не смогли поступить во французский театр. Да если бы и знали… – махнула рукой. – Кому они тут нужны?

– О! Это ты, Ир, в самую точку сказала! – Серегин покрутив в руке бокал, перевернул его вверх дном и поставил на стол.

Официант, появившийся с новой бутылкой вина, приготовился наливать.

– Давай, лей! – Серегин, поставив бокал на ножку и, не глядя, подвинул его ближе к официанту. – Лей, говорю!

Официант, бросив скорбный взгляд на красный винный след от бокала на скатерти, заложил левую руку за спину и принялся наливать.

– Мсье из России? – с понимающей улыбкой спросил у Ирины.

– Да, – улыбнулась она.

– Что он там говорит про Россию? – заинтересовался Серегин, глядя подозрительно.

– Он сказал, что, очевидно, вы из России.

– Вот. Я так и понял, – лицо Серегина подобрело. – Видать, тоже нашему делу сочувствует. Хоть и не рабочий и вынужден буржуям прислуживать, а косточка трудовая имеется, – всем телом повернулся к официанту. – Комрад! – сказал с улыбкой и, исчерпав запас иностранных слов, поднял согнутую в локте руку, сжав пальцы в кулак. – Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Официант вежливо улыбнулся.

Лицо Серегина просияло.

– Во! Видишь, Ир? Все понимает! Советского человека – его ни с каким буржуем не спутаешь. В нас своя гордость имеется! – вдруг поднялся с места, с грохотом опрокинув стул, и поднял бокал: – За победу мировой революции! – выпил залпом. – Во всем мире! – опустился на стул, который успел поднять и подставить расторопный официант.

– Как хорошо вы сказали, Александр! Прямо плакать захотелось, – изобразила Ирина восхищение.

– Прощения прошу, – Серегин поставил локти на стол и уперся подбородком в ладони. – Перебил. Ты чегой-то там говорила.

– Я, Александр Васильевич, про театр начала говорить. Так вот, представьте, актеры нашли какого-то мецената, который раз в год снимает им театр. А до этого они репетируют. Причем вечерами, ночами, ведь работают многие: кто – шоферами, кто – официантами, кто – гримерами на студии, а кто просто в доме престарелых актеров какие-нибудь куклы делает для продаж на благотворительные нужды.

Серегин снова закурил и молча слушал, попыхивая папироской и думая о чем-то своем.

– Александр Васильевич, да слушаете ли вы меня? – Ирина постучала ногтем по бокалу.

Серегин кивнул и уставился на собеседницу, старательно изображая внимание.

– Репетируют они или дома у кого-либо, или в каких-то сараях, – продолжила Ирина. – Я была на одной такой репетиции – так они с такой страстью спорили, где стоял самовар на сцене Художественного театра, из-за какой кулисы выходил дядя Ваня или Нина Заречная, что просто перешли на крик! Представьте, в одном спектакле Соню в «Дяде Ване» играла актриса Кржановская, а ей уже лет семьдесят…

– И чего? – удивленно спросил Серегин.

– Так она же, старушка эта, играет Со-ню! Понимаете?

– А-а… Соню… Ну да. Понимаю, – неуверенно протянул он. – В таком-то возрасте, уж конечно, надо бы ее, так сказать, поуважительнее, по отчеству называть. А ты чего не пьешь, Ир? Я тут, можно сказать, пью, а ты не пьешь и на вопрос мой важный не отвечаешь. Ты чего, не хочешь, что ли? – глянул вопросительно. – Нет уж не-ет, дай-ка я тебе налью, – взял бутылку и плеснул вина в ее бокал.

– Да неважно, не в том суть, Александр Васильевич, как ее по батюшке зовут! – воскликнула Ирина. – Вы бы видели, успех какой был! В зале все бывшие собрались… Губернаторы, министры…

– А вот, к слову, настроения какие в эмигрантской среде, ну, среди бывших? – оживился Серегин, посмотрев поверх ее головы, словно увидел там написанный текст.

Ирина сделала вид, что задумалась.

– Волнуются, конечно… – начала она.

«Нет, не то. Надобно ему что-либо приятное сказать», – решила она и, изобразив на лице осуждение, продолжила:

– И кругом будто нафталином пахнет. Повынимали из чемоданов кружева, платки, шали. Расшаркиваются. «Ах, вы сегодня очаровательны… княгиня, позвольте ручку».

Серегин поморщился.