Управление будущим

Описывая наше время в своем романе, У. Линд констатирует, что реальность исчезла в виртуальности. Он пишет: «Муж и жена, дети, дом и хозяйство, поле, ферма и деревня, старые линии и пределы нашей жизни оказались разбиты на тысячи фрагментов. Реальностью стало то, что приходит на электронный ящик, а не то, что ты видишь из своей двери. Вы выглядываете из-за двери с ружьем в руке. Это может быть кто-то чужой, или ваш собственный ребенок, или оба. Все стало политическим. Вы выбираете слова политически, ваша одежда политическая, ваши развлечения политические. Если все три без пороков и скучны, вы на правой стороне. Если они грязны и соблазнительны, вы на левой стороне. Вы должны быть тем или другим, поскольку все таково».

Подобную фрагментацию подтверждают также исследования. Сравним, например, следующие слова: «Увеличивающаяся поляризация, даже фрагментация общества становится явной в американской политике. Есть ощущение, что общества разделятся на части, каждая из которых слушает только других членов своей группы. Разделение между группами позволяет им отклоняться даже дальше в ценностях и перспективах» ([11], см. также [12]). Однотипно разделены медиа, которые «обслуживают» только своих: как читателей, так и авторов (см., например, исследование правого поворота в информационном пространстве США [13]).

В докладе национальной разведки также множество других наблюдений по поводу того, что мир будущего станет не просто более сложным, а будет связан со множеством новых опасностей для человечества.

Идентичности в докладе уделено особое внимание. Политические лидеры будут опираться на идентичности для мобилизации своих сторонников и проведения политического контроля. Группы идентичности будут более влиятельными, некоторые из них будут иметь транснациональный характер. Параллельно будет происходить эрозия традиции толерантности.

Религиозная идентичность также станет гибкой: «Представьте человека, пришедшего в храм в будущем: что он будет искать в его стенах? Личной коммуникации. Его типу сознания нужна будет простота, возможность прямой коммуникации, честность, искренность, лаконичность. Его сознание отсечет все лишнее, все сугубо локальное, обусловленное историческими амбициями.

Все это будет вести к запросу на понимание смысла происходящего, то есть к реформе языка богослужения и реформе структуры самой службы. Богослужение на церковнославянском языке носит ретроспективный и элитаристский характер: смысл службы понятен только избранным. Основатель религии, проповедовавший на языке рыбаков и крестьян, покажется более весомым образцом. И если иерархично-ритуальное сознание людей старшего поколения могло принять торжественный, но малопонятный чин службы, то в языке новых поколений возникает конфликт между требованиями ясности, простоты и, с другой стороны, ускользающими смыслами древних текстов» [14].

Но перед нами не административное «передавливание» в пользу одной точки зрения. Гегемония Грамши интересна акцентом на добровольном признании ситуации управления одним сегментом общества другим [15–16]. Кстати, одна из этих статей называется «Медиа-гегемония».

При этом будут умирать старые информационные потоки, им на смену придут новые информационные, как пришли социальные медиа, или виртуальные потоки, как пришли телесериалы. Все они будут иметь не совсем ясные на сегодня последствия. Социальные медиа могут трансформировать индивидуальную идентичность, например, парадоксальным образом не ослабляя, а усиливая ощущение одиночества [17]. Или такой факт, что люди, не согласные с тональностью и манерой обсуждения на телевидении, уходят от него. По социологии, 30 % бросили смотреть из-за этого российское телевидение [18].

Признав, что информация не является знанием [19], о чем, кстати, давно писали пионеры теории информационной войны, размещая знания и мудрость на вершине пирамиды, внизу которой было понятие факта, следует подчеркнуть, что сегодняшний мир оказался переполненным информацией, но не знаниями. Странным образом избыток информации закрыл пути к знанию. Мы имеем постепенное упрощение картины мира и определенное «оглупление» населения. В своем романе Линд высказался об этом феномене очень удачно: «Мы знаем все меньше и меньше, но компьютеры будут передавать наше невежество быстрее».

Л. Гудков пишет об упрощении мира современного человека: «Именно в силу примитивизации подавлен, атрофирован всякий интерес к сложности, к новым смыслам. Действительно, здесь опять можно вспомнить пословицу: „Можно подвести лошадь к водопою, но заставить ее пить нельзя“. Пожалуйста, у нас все возможности, действительно. Общество более открыто, информационные источники более разнообразные, несмотря на всю цензуру. Но библиотеки пустые. Вот в мое время надо было утром бежать в „Ленинку“ и ждать, когда очередь там освободится…» [20].

Как видим, сегодня потеряно и стабилизирующее влияние литературы. Люди читают то, что более приближено к их болевому порогу, в виде социальных медиа. Вчерашние беды, которые хранит литература, их больше не волнуют.