Что бы ни рассказывали о духовных шарлатанах, никто не знает, что такое наладить близкие отношения с гуру, пока с ним этого не случится. То, как это выглядит со стороны, ни о чем не говорит. Представьте себе, что надо объяснить, что такое любовь, человеку, который никогда не знал этого чувства. Хотя он, конечно, видывал влюбленных. Они рассеянны, одержимы предметом своей любви, подвержены перепадам настроения и постоянно не знают, смеяться им или плакать. Говорить с ними никакого толку — они как безумные. При этом то, что чувствуешь, когда влюбляешься, не имеет ни малейшего отношения к такому поведению. Я по личному опыту могу подтвердить, что кипучие чувства, сплавляющиеся в любовь, очень близки к той внутренней буре, которую вызывает у тебя гуру. Сердце пронзают и стрелы, не имеющие отношения к романтике.
После одной до смешного изнурительной и абсолютно бессмысленной кампании, целью которой было основать в Америке тысячу аюрведических центров — причем Махариши требовал, чтобы это было сделано за одни выходные! — один ветеран трансцендентальной медитации пожал плечами и сказал мне:
– Так было всегда. Там, где Махариши, есть место и чистому созиданию, и чистому разрушению. Это не дает затухнуть внутреннему огню.
Это перекликается с индийскими священными текстами, где говорится о том, что у учеников духовного наставника недостает равновесия: они «постоянно спотыкаются, но никогда не падают».
Когда в моих отношениях с Махариши наступил кризис, поводом к нему послужил сущий пустяк, и мне показалось, что это совершенно иррационально. Я вернулся домой из лекционного турне и обнаружил, что Махариши в ярости. Одна группа последователей трансцендентальной медитации в Австралии напечатала афишу для моего выступления, где мой портрет был крупнее портрета Махариши. И хотя я никак не влиял на полиграфическую продукцию в стране, до которой несколько тысяч миль, Махариши все равно рвал и метал. Очевидно, гонцу собирались снести голову с плеч за плохие вести.
– Пора тебе отдохнуть, — заявил Махариши. — Ты явно заработался. Побудь-ка при мне с годик.
Любой ученик из буддийской притчи или новозаветный апостол был бы на седьмом небе, если бы ему представилась возможность побыть с учителем целый год. Однако я уже много раз видел, как Махариши подобным образом изгонял из паствы того или иного важного члена ближнего круга. «Отдохнуть» — это был эвфемизм, означавший, что от человека хотят избавиться.
От подобного предложения я испугался и начал юлить. Работы у меня много, сказал я, но так было всегда с тех пор, как я стал врачом. Если я целый год буду сидеть сложа руки, не буду вести пациентов и выступать с лекциями, то на что мне жить? Махариши слушал, нетерпеливо ерзая, перебрасывая шелковый шарф с одного плеча на другое — он всегда так делал, когда волновался. Он настаивал. Я отпирался. Тогда он выдвинул ультиматум. Или я год не буду никуда ездить и останусь при нем, или могу идти на все четыре стороны. Я был потрясен — и многое стало мне ясно. Не сказав ни слова, я поднялся и вышел из комнаты. Впоследствии я узнал, что на следующий день Махариши огляделся и недоуменно спросил: «А где Дипак?» Он не понял, что я отнесся к его ультиматуму совершенно серьезно. С его точки зрения постоянные перемены настроения — это нормально. А я должен был жить, терзаясь совестью, что собрался надолго покинуть его.
У меня возникло чувство, что меня окружили. Мне нужен был выход для творческих сил, а движение хотело заполучить в моем лице выразителя официальных идей. Это и показывает, насколько я превратился в ходячий межкультурный конфликт. Индию отвергала не Америка, а американец во мне. В какой-то момент я познакомился с престарелым Лоуренсом Рокфеллером, одним из пяти легендарных братьев Рокфеллеров. Их мать была ревностной буддисткой (и собрала коллекцию буддийского искусства, не знавшую себе равных на Западе), а Лоренс, как мне показалось, сильнее прочих сыновей перенял ее духовные интересы. Когда мы встретились, он держался учтиво и приветливо и предоставил говорить мне, а сам слушал.
В то время у меня было не меньше шести встреч с новыми людьми в день, поэтому я плохо помню, о чем мы говорили. Но на прощание он сказал:
– Вы далеко пойдете. И пойдете еще дальше, если перестанете держаться за подол Махариши. Разорвите эту пуповину.
Это замечание и пугало меня, и искушало одновременно. Мне-то казалось, что у меня с Махариши чистые отношения. Они отражали классическое распределение ролей учителя и ученика, о котором я читал в древних писаниях. Гуру имел право устраивать ученику сколько угодно испытаний. В одной классической притче ученику приказывают построить каменный дом голыми руками. Он выбивается из сил, а когда работа закончена, гуру смотрит на дом и заявляет: «А теперь передвинь его на три фута влево». Я передвигал дом семь лет.