Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Кажется, только один представитель Старого мира способен стойко держаться перед лицом смерти, не покоряясь революционной буре. Это буржуй, непоколебимо стоящий на перекрестке Истории и постистории. Спрятавши нос в воротник, эта демоническая фигура без лица не падает под натиском ветра, а продолжает стоять прямо и неподвижно, ожидая, что принесет будущее. Он может позволить себе ждать: безликость делает его незаметным. При этом, обладая собачьим «нюхом», он может «учуять», откуда дует ветер. Не мирясь с тем, что прошлое на самом деле прошло и не вернется, он рассчитывает на то, что рано или поздно раздадутся голоса, требующие портянок и меховых шуб, сытного хлеба и золотых крестов, и тогда он сможет снова «высунуть нос» и показать свое буржуйское лицо. Конечно, о ходе его мыслей ничего не рассказывается, но можно определенно утверждать, что в «Двенадцати» человек поставлен перед необходимостью отринуть зависимость от материального мира, если хочет узреть мир Духа. Он должен научиться отказываться от потребностей смертной плоти, если хочет достичь преобладания духа над телом и богоподобного бытия. Он должен понять всю опасность, кроющуюся в выжидающей фигуре буржуя, и препятствовать выполнению его надежд и ожиданий.

Психики, или люди души

Во времена кризисного обновления мира многие люди души, особенно женского пола, несут в себе даже большую, чем гилики, опасность для людей духа, по крайней мере для тех, кто активно борется за Новый мир. Дело в том, что этих часто обаятельных людей можно сильно полюбить, несмотря на их слабости и пороки. Так, Петруха горячо любит проститутку Катьку, несмотря на ее прошлое, когда она «с офицерами блудила» (3: 352), и на ее теперешнюю измену ему с «сукиным сыном» Ванькой (350). В чем же состоит привлекательность Катькиной «душевности»? Ведь на первый взгляд Катька со своей любовью к шоколаду «Миньон» и серым гетрам кажется законченным человеком плоти; однако, несмотря на свою разнузданную жизнь и приверженность Демиургу, она, в отличие от «кукол» Старого мира, в сущности, человек души. Катька, несомненно, любит роскошь, но она не удовлетворена только этим. Ей более свойственно страстное жизнелюбие и любопытство Евы, нежели поиски грубо плотских удовольствий; она скорее порождение стихии огня, чем земли и плоти. Вспоминая о ней, Петруха пользуется «огненными» эпитетами – здесь и «огневые очи», и «пунцовая родинка» (354), и убивает он ее «сгоряча» (354). Огонь, пожирающий любовников и разжигающий порочные и разрушительные страсти, несомненно, негативная сила. Однако в этой стихии также заложены возможности очищения и искупления. Именно внутренний огонь Катьки спасает ее от окончательного разложения, и под гнилой оболочкой проститутки сохранилась здоровая сердцевина «народной женственности». То же самое можно сказать и о России, высшей ипостаси Катьки. «Удаль бедовая» (354) в Катькиных глазах – это типично русское качество, и оно показывает, что при иных обстоятельствах, в частности при ином общественном положении женщины, Катька могла бы присоединиться к удалой ватаге двенадцати красногвардейцев, вместо того чтобы стать их жертвой. По меньшей мере, она могла бы оказаться в числе проституток, требующих в первой главе профсоюзных прав, или даже избрала бы «фаустовский путь» новой женщины (см. [Блок 7:324]). Во всяком случае, страсть, которую она разжигает в Петрухе, достигает такой силы, что способна обернуться в революционный пыл и жажду мирового пожара. Страсть Петрухи к одной женщине, страсть, которая «и жжет, и губит» («Скифы», 3: 361), в конце концов находит себе выход в любви ко многим, в страсти разжечь мировую революцию.

По мере того как двенадцать красногвардейцев превращаются в апостолов революции и новых людей Нового мира – а это главная тема поэмы, – они ощущают, что огненная стихия революции ярка и сильна, как эрос, но должна быть направлена к высшей цели. Субъективное и объективное начала сливаются в новой любви, в которую вовлекаются двенадцать апостолов Будущего. Петруха – он же апостол Петр новой веры – демонстрирует, как переосмысление понятия любви ведет к спасительному гнозису.

Пневматики, или люди духа

Пользуясь терминами К. Кларк (см. [Кларк 2002]), Петруха после убийства Катьки переходит от изначального состояния «стихийности» в высшее состояние «сознательности», то есть заменяет повышенную эмоциональность душевности дисциплиной духовности. Эта перемена происходит по мере того, как двенадцать красногвардейцев превращаются из грабителей винных погребов и буржуйских «етажей» в апостолов революции и ее высоких целей.