Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Как мы уже знаем, Катька и Россия не прошли этого испытания. Катька, когда в нее стреляют, «выпадает из саней», оказавшись «картонной куклой», как некогда Коломбина в «Балаганчике» (1906), где действие тоже сосредоточено на проверке ценностей[146]. Да и старая Россия мертва, рухнула от нескольких пуль. Кто и что может выдержать это испытание, эту проверку смертью? Ясно, что не «блудница» и не Русь. Возникает ужасное подозрение: а вдруг только ванька-встанька, олицетворение буржуазии, способен сохранить вертикальное положение жизни и избежать «падения» смерти? Но это означало бы, что Старый мир пошлости и «мертвечины» вернется, и вряд ли поэт в то время хотел допустить такую возможность. Можно предположить, что «буржуй на перекрестке», он же Ванька вечной пошлости, не сможет бесконечно выдерживать революционный натиск: в какой-то момент ванька не встанет — ведь он тоже не более чем кукла. Единственные персонажи, которые по-настоящему выдерживают «испытание пулями», – это незримый вождь Двенадцати Исус Христос и его апостолы, «державным шагом» (358) перешедшие из мира времени и пространства в ту «даль» (358), где их нет. В конце поэмы красные апостолы все еще «проверяют» Христа, снова и снова убеждаясь, что тот «от пули невредим» (359). Идеал, который он представляет, не может быть уничтожен, поскольку сам по себе является идеей бессмертия. Христос – не очередная картонная кукла из театра марионеток Старого мира, но образ «положительно прекрасного человечества», образ, который призвана воплотить в жизнь Революция, подвергающая все унаследованные ценности суровому испытанию на прочность и сохраняющая только вечное. Думается, еще немного, и Двенадцать поймут, что путь «вдаль» (356) под знаменем Неведомого предводителя – это и их путь.

Бессмертное человечество

То, что выше говорилось о Христе и его «невредимости от пуль», нуждается в уточнении. В какой-то момент и Он падает и умирает, что ранее, насколько мне известно, не было замечено критикой. Однако он встает из мертвых, «смертию смерть поправ», как и подобает Христу. В главах 11–12, маршируя через некое новое измерение, двенадцать красногвардейцев стреляют в своего скрывающегося в снежных вихрях и сугробах Предводителя, принимая его «за незримого врага» (356), – и убивают его. В этих главах двенадцать бойцов находятся посреди страшной бури; захваченные ею, они не видят друг друга «за четыре за шага» (356), и не понимают, ни куда идут, ни куда следует идти. Их единственными ориентирами являются уже упомянутый снежный столб-столп и красный флаг, мгновениями мелькающий среди снежных вихрей. Но даже эти два ориентира пропадают, когда Христос исчезает в «сугробхолодный» (358), то есть «падает», застреленный, и умирает. Кроваво-красное знамя, символ новой веры («кровавая чаша» была символом старой) падает вместе с ним, а снежный вертикальный столб превращается в горизонтальный сугроб. Словом, как евангельский Христос, так и Христос «Двенадцати» умирает, убитый теми, что не знают (но поймут), что творят, чтобы доказать бессилие смерти своим возвратом к жизни. Но если библейского Христа воскрешает его небесный Отец, или же он воскрешает себя сам (он и Отец «одна суть»), то в поэме Блока Христа воскрешают его «товарищи» (или «други своя», говоря словами Федорова).

Когда таинственный Предводитель Двенадцати исчезает в снежном заносе, его апостолы (которые еще не знают, что являются таковыми) восклицают в унисон: «Кто в сугробе, выходи!..» (358) И несмотря на враждебность этого возгласа – ведь они уверены, что их преследует «неугомонный враг», – Христос «повинуется» и выходит из снежного сугроба вместе с флагом, чтобы снова шагать перед ними и указывать путь из холодной пустыни настоящего в светлое грядущее. Христос в поэме «воистину воскресе из мертвых» и теперь, «поправ» смерть, сам навеки «невредим», как будут невредимы и пока еще смертные люди. Евангельские роли Лазаря и Христа как бы меняются местами: Христос-предводитель выходит из снежного (су)гроба, слушаясь призыва «выходи», как некогда Лазарь вышел из погребальной пещеры, когда раздался призыв Христа «иди вон» (Ин. 11: 43). Призыв «выходи!», произнесенный трижды в двенадцатой главе, как и дважды повторенное слово сугроб, несомненно, вызывают в памяти библейский эпизод воскрешения Лазаря, эпизод, которому Федоров придавал огромное значение, видя в нем повеление Бога человечеству начать дело воскрешения мертвых. Кроме того, выбор глагола со значением «прятаться» («хорониться»; 358) вызывает ассоциации с погребением (похоронами) – Христос, очевидно, «хоронился», чтобы его «товарищи» (други его) разбудили его от сна смерти. Так или иначе, перед нами сцена «воскрешения Исуса» – только в ней не Бог воскрешает Сына своего и не Богочеловек воскрешает самого себя. Наоборот, смертные люди (сторонники Нового мира) воскрешают Бога в богостроительском духе новой веры.