Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Правда, двенадцать апостолов Нового мира лишь символически совершают акт воскрешения, сами не понимая ни своей новой роли, ни значения всего происходящего накануне наступления бессмертного Нового мира. Но когда-нибудь их символический призыв («выходи!») станет сигналом к подлинному воскрешению. И тогда весь народ и в конечном итоге все человечество претворит свое стремление в гигантскую силу, способную победить смерть. Жертвенная смерть отдельного человека, сколь бы он ни был благороден (исторический Иисус), не может изменить законы природы; братские усилия, направленные на уничтожение смерти (и тех, кто ее поощряет), однако, способны изменить то, что было неизбежностью со времен грехопадения, когда Демиург захватил власть над Землей. Намеки на положительное «беззаконие» уже есть.

Например, в девятой главе показано, что послереволюционный Петроград освобожден от городовых, этих стражей Старого мира. Подобно храброму дурачку Петрушке, герою кукольных представлений, с одинаковой легкостью побеждающему смерть и городового, мудрый простак Петруха и его товарищи из поэмы Блока, действующие в карнавальном театре Революции, упразднили все «старые законы», освободив город от буржуазного надзора. Когда условия для утверждения новых законов, не противостоящих свободе и в конечном счете уничтожающих смерть, созданы, коллективный призыв к Лазарю, о котором говорилось выше, станет сигналом, возвещающим всемогущество человека.

Сила коллективного воззвания к Исусу – в единстве его; для укрепления «новых законов свободы» необходимо братское равенство внутри объединенного человечества, как живого, так и мертвого. Как указывал Федоров, не существует большего неравенства, чем неравенство между живыми, которые неизмеримо богаты, и мертвыми, пребывающими в состоянии абсолютной нищеты. Подлинная революция преодолевает «социальное» неравенство между живыми и мертвыми и укрепляет идею «жизни для всех навсегда». В революционном Петрограде закладывается фундамент истинного равенства: ранее униженные проститутки и презираемые бедняки начинают осознавать свое человеческое достоинство и то, что все связаны чувством братства. Поэтому восклицание «Подходи – поцелуемся!», которое раздается в первой главе (349), не должно быть истолковано как предложение сексуальных услуг, но как приглашение обменяться братско-сестринским «пасхальным» поцелуем, подтверждающим, что все – товарищи в новом Христе.

Слово «товарищ» повторяется в «Двенадцати» восемь раз, как правило, в ситуациях высокой эмоциональной напряженности. Эмоциональность этого ключевого слова усиливается интертекстуальной связью между блоковской поэмой и горьковской лирической сказкой «Товарищ» (1906), действие которой разворачивается в растленном Петербурге. Внезапно в тусклой и унылой столице звучит музыка «простого светлого слова» [Горький, ПСС 7:163] – слова «товарищ», рожденного событиями 1905 года. Это «жизнетворящее и объединяющее слово» [Там же: 164] превращает «униженных и оскорбленных» обитателей этого города в людей, как, например, в сцене с проституткой, к которой подходит «человек, каких она не встречала до этого дня». Он – по всей видимости, интеллигент-революционер – называет ее «товарищем», навсегда меняя ее самооценку [Там же: 165]. Это слово преображает и одного из городских нищих. Хотя в 1907 году Блок писал о горьковской сказке без особенного восторга [Блок 5: 100], он, по-видимому, не забыл о мотиве «братского сближения» в «священное время» революции – некоей новой Пасхи и нового «христосования». Блок, как уже говорилось выше, относился к творчеству Горького с (амбивалентным) сочувствием, признавая его врожденную талантливость как писателя из народа, но не всегда принимая его склонность к прямолинейному дидактизму.