Солдат не понимает, что крестьянская религия – это «двойная вера», при которой языческий культ предков скрывается за «пустыми» церковными ритуалами. Древний культ предков противоречит дуалистическому взгляду на человека, принятому Церковью. Православные утверждают, что «душа» бессмертна и что ей суждено пребывать в заоблачных высях (до второго пришествия Христа), в то время как тело подвержено разрушению, по крайней мере временному, до воскресения мертвых. Однако древний культ «справедливо» возражает на это, что предки живут и душой, и телом здесь, на земле (или в земле). Самому солдату, как мы знаем, еще предстоит встреча с предками, которая приведет его к известному пересмотру своих взглядов. После беседы с ними он придет к пониманию того, что смерть не абсолютна, и поверит в реальную возможность человеческого бессмертия. Крестьяне же смутно ощущали это испокон веков благодаря своему инстинктивному пантеизму.
И все же смерть страшит крестьян, потому что сокращает срок их и без того убогой жизни. Ведь умершие обречены на еще более унылое существование в земле, чем жизнь на поверхности земли; там они низведены до крайнего пауперизма в федоровском понимании этого термина, включая забвение их потомками. Главная причина пренебрежения крестьян к памяти своих покойников – нежелание думать о своей собственной плачевной посмертной участи. У них есть и другая отговорка: они слишком измучены борьбой за существование, чтобы думать об умерших. Все это делает погребенных в земле покойников самыми обделенными из всех жертв мира прошлого. Они вынуждены влачить призрачное подземное существование, постепенно лишаясь частей своего тела и все больше теряя память о минувшем.
В результате жители кладбищ страдают от невыносимых мук, о чем красноречиво свидетельствуют жалобы одной умершей девушки:
Несмотря на наличие здесь пародийного элемента (душа изъясняется словами из популярного романса на стихи А. А. Григорьева «Поговори хоть ты со мной, подруга семиструнная»), строки не исключают серьезности, на что обращает внимание Р. Милнер-Галланд [Milner-Gulland 1981: 93].
Подобно людям, животные боятся, что будут уничтожены природой и забыты людьми, когда в конечном итоге исчезнут их останки. У них еще больше причин бояться смерти, чем у людей. Поскольку смерть животных считается окончательной и ей не придается никакого значения, для них не предусмотрено кладбищ, их останки не сохраняются, по ним не справляют никаких ритуалов (в «Столбцах» единственным сопровождением мертвого цыпленка на тот свет был «звон капусты»). Поэтому нет ничего удивительного в том, что «старый бык», как и его хозяин «суровый мужик», страшится смерти. С ужасом он представляет себе, как вскоре его отправят на «коровий погост», где, как он знает, он обречен раствориться в безымянной общей могиле:
Плач быка напоминает предсмертную речь Бориса Годунова, но воспринимать эту пародию следует так же серьезно, как и плач мертвой девушки, мечтающей, чтобы с ней «поговорили».
Крестьяне и скот, люди и животные, все живые существа – жертвы безумной Природы и, прежде всего, старого общества, которое не делало ни малейшей попытки изменить ее законы. За судьбу крестьян в первую очередь несет ответственность город, который забыл о них в погоне за удовольствиями и бесполезным, абстрактным знанием, не имеющим ничего общего с реальными проблемами жизни вообще и сельской жизни в частности. Они жертвы культурных и экономических факторов, которые веками препятствовали естественному ходу эволюции и исторического прогресса. Пришло, однако, время возвысить крестьянина до положения полноценного человека, а его животных по меньшей мере до его нынешнего состояния. И люди и животные в «Торжестве земледелия» стоят на пороге революционных преобразований, ставших возможными благодаря коллективизации сельского хозяйства и стоящей за ней научно-технической революции.
Пневматики, или люди духа