Читаем Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века полностью

В «Исповеди» показаны только самые первые фазы «строительства» богоподобного коллектива, только семена будущего всемогущего коллективного бога. На этих начальных фазах совершается слияние ума и силы, личности и народа. Повесть в известном смысле обращается к классической для XIX века проблеме лишнего человека и решает ее, превращая нерешительного интеллигента Матвея в человека, способного просвещать народ и помогать ему осуществить его же сокровенные желания. Как интеллигент нового, неакадемического типа, он движим теми же чаяниями, что и народ, и принимает ответственность за выработку этих чаяний. Он выразитель сознания стихийных масс, а они, в свою очередь, дают ему энергию и жизненную силу, которых ему прежде недоставало. Нам предлагается симбиоз, в котором нет ни эксплуатации, ни обмана, ни эгоизма, ни альтруизма, а только равная польза для всех.

«Разрешив» проблему лишнего человека, Горький в своей повести отмечает прежние неудачные попытки на этом поприще, например фиаско подпольного человека Достоевского, который не смог найти выход из своей «затравленности» в самом себе. Исповедующийся герой горьковской повести Матвей – тоже подпольный человек, который, в отличие от своего предшественника, порывает с эгоцентризмом и использует свое критическое отношение к миру на благо ближних[79]. Присутствует здесь и полемика с «Исповедью» Л. Н. Толстого (1894). Горький показывает, как Матвей освобождается от плена собственного «я», открывая свой внутренний мир окружающим его людям, между тем как в «Исповеди» Толстого процесс исповедания порождает эгоцентризм и жалость к самому себе[80]. Решительно отвергая индивидуалистическую культуру дворянства, повесть Горького объявляет основой человеческого всемогущества братский коллективизм.

Старый мир

«Старый мир» горьковской «Исповеди» [ПСС 9: 217–390][81] – это мир социальной и экономической несправедливости, взаимного недоверия и пагубного отсутствия единства, одним словом, мир «небратских отношений». В нем доминируют центробежные силы, и держится он только на авторитете иерархии тиранов, чья власть зиждется на «злых законах» (362). Эти законы утверждают несправедливость, называя ее правосудием и наказывая тех, кто обнаруживает обман. Но факт остается фактом: то, что пытаются выдать за управление, – не что иное, как «грабеж» (240), а так называемая работа на адских заводах – это «работа вечная», оплачиваемая «ежедневным голодом» (369). Власть «злых законов» распространяется и на неписаные законы повседневной жизни. Они требуют, чтобы люди жили как звери, ведя постоянную войну всех против всех («зверская свалка», 268), в которой выживают только сильнейшие, чтобы люди стремились к чувственным наслаждениям как к высшему смыслу жизни и чтобы они жили в лучшем случае ради ничтожных личных целей своего маленького семейного круга. Достойно сожаления, что жена рассказчика счастлива оттого, что стены ее дома отгораживают ее от других людей (245). Это мещанское понимание счастья в собственном мирке (слово Федорова) указывает на корень зла всего старого мира – отсутствие родства с остальным человечеством.

Один из «просветителей» Матвея в переломное время его жизни, заводской учитель Михайла, объясняет ему, как это произошло. Падение человечества началось, когда «первая человеческая личность оторвалась от чудотворной силы народа, от матери своей, и сжалась от страха перед одиночеством и бессилием своим в ничтожный и злой комок мелких желаний, в комок, который наречен был – “я”» (354). Эта порочная разобщенность, ставшая фактом истории, особенно недавней, и сделала возможной эксплуатацию человека человеком. Именно на эгоистическом индивидуализме основан «грех торговли» (281), когда деньги служат средством «подкупить судьбу» (246), а хитрые и сильные богачи становятся правителями Старого мира. Мудрый шутник (скоморох) Мигун смеется над Старым миром и бранит рассказчика за (временную) приверженность отжившим ценностям: «Эх, Матвей, хорош ты был дитя! А стал книгочей, богоед и, как все земли нашей воры, строишь божий закон на той беде, что не всем руки даны одной длины» (244). Чтобы достичь успеха в Старом мире, человек должен не только красть, давать взятки и заниматься шантажом, но и стать «богоедом» – отрицателем божественного начала в мире – и «книгочеем», объясняющим мир, вместо того чтобы его изменять.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение