Упраздненный театр. Стихотворения

Потому что (виноват), но я Москвы не представляю

без такого, как он, короля.

Голубой шарик

Девочка плачет: шарик улетел.

Ее утешают, а шарик летит.

Девушка плачет: жениха всё нет.

Ее утешают, а шарик летит.

Женщина плачет: муж ушел к другой.

Ее утешают, а шарик летит.

Плачет старушка: мало пожила…

А шарик вернулся, а он голубой.

* * *

Не бродяги, не пропойцы,

за столом семи морей

вы пропойте, вы пропойте

славу женщине моей!

Вы в глаза ее взгляните,

как в спасение свое,

вы сравните, вы сравните

с близким берегом ее.

Мы земных земней. И вовсе

к черту сказки о богах!

Просто мы на крыльях носим

то, что носят на руках.

Просто нужно очень верить

этим синим маякам,

и тогда нежданный берег

из тумана выйдет к вам.

Полночный троллейбус

Когда мне невмочь пересилить беду,

когда подступает отчаянье,

я в синий троллейбус сажусь на ходу,

в последний,

случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи,

верши по бульварам круженье,

чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи

крушенье,

крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!

Я знаю, как в зябкую полночь

твои пассажиры – матросы твои —

приходят

на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,

я к ним прикасался плечами…

Как много, представьте себе, доброты

в молчанье,

в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,

Москва, как река, затухает,

и боль, что скворчонком стучала в виске,

стихает,

стихает.

Московский муравей

Не тридцать лет, а триста лет иду, представьте вы,

по этим древним площадям, по голубым торцам.

Мой город носит высший чин и звание Москвы,

но он навстречу всем гостям всегда выходит сам.

Иду по улицам его в рассветной тишине,

бегу по улочкам кривым (простите, города)…

Но я – московский муравей, и нет покоя мне —

так было триста лет назад и будет так всегда.

Ах, этот город, он такой, похожий на меня:

то грустен он, то весел он, но он всегда высок…

Что там за девочка в руке несет кусочек дня,

как будто завтрак в узелке мне, муравью, несет?

Часовые любви

Часовые любви на Смоленской стоят,

Часовые любви у Никитских не спят,

Часовые любви по Петровке идут

неизменно.

Часовым полагается смена.

О великая вечная армия,

где не властны слова и рубли,

где все рядовые – ведь маршалов нет у любви!

Пусть поход никогда ваш не кончится,

признаю только эти войска!..

Сквозь зимы и вьюги к Москве подступает весна.

Часовые любви на Волхонке стоят.

Часовые любви на Неглинной не спят.

Часовые любви по Арбату идут

неизменно.

Часовым полагается смена.

Песенка о моряках

Над синей улицей портовой

всю ночь сияют маяки.

Откинув ленточки фартово,

всю ночь гуляют моряки.

Кричат над городом сирены,

и птицы крыльями шуршат.

И припортовые царевны

к ребятам временным спешат.

Ведь завтра, может быть, проститься

придут ребята, да не те.

Ах, море – синяя водица,

ах, голубая канитель.

Его затихнуть – не умолишь,

взметнутся щепками суда.

Земля надежнее, чем море,

так почему же вы туда?

Волна соленая задушит,

ее попробуй упросить…

Ах, если б вам служить на суше

да только б ленточки носить!..

Новое утро

Не клонись-ка ты, головушка,

от невзгод и от обид.

Мама, белая голубушка,

утро новое горит.

Всё оно смывает начисто,

всё разглаживает вновь…

Отступает одиночество,

возвращается любовь.

И сладки, как в полдень пасеки,

как из детства голоса,

твои руки, твои песенки,

твои вечные глаза.

Песенка о комсомольской богине

Я смотрю на фотокарточку:

две косички, строгий взгляд,

и мальчишеская курточка,

и друзья кругом стоят.

За окном всё дождик тенькает:

там ненастье на дворе.

Но привычно пальцы тонкие

прикоснулись к кобуре.

Вот скоро дом она покинет,

вот скоро вспыхнет бой кругом,

но… комсомольская богиня…

Ах, это, братцы, о другом!

На углу у старой булочной,

там, где лето пыль метет,

в синей маечке-футболочке

комсомолочка идет.

А ее коса острижена,

в парикмахерской лежит.

Лишь одно колечко рыжее

на виске ее дрожит.

И никаких богов в помине,

лишь только дела гром кругом,

но… комсомольская богиня…

Ах, это, братцы, о другом!

Отрада

В будни нашего отряда,

в нашу окопную семью

девочка по имени Отрада

принесла улыбку свою.

И откуда на переднем крае,

где даже земля сожжена,

тонких рук доверчивость такая

и улыбки такая тишина?

Пусть, пока мы шагом тяжелым

проходим по улице в бой,

редкие счастливые жены

над ее злословят судьбой.

Ты клянись, клянись, моя рота,

самой высшей клятвой войны:

перед девочкой с Южного фронта

нет в нас ни грамма вины.

И всяких разговоров отрава,

завевайся воронкою вслед…

Мы идем на запад, Отрада,

а греха перед пулями нет.

Песенка о Ваньке Морозове

А. Межирову

За что ж вы Ваньку-то Морозова?

Ведь он ни в чем не виноват.

Она сама его морочила,

а он ни в чем не виноват.

Он в старый цирк ходил на площади

и там циркачку полюбил.

Ему чего-нибудь попроще бы,

а он циркачку полюбил.

Она по проволке ходила,

махала белою рукой,

и страсть Морозова схватила

своей мозолистой рукой.

А он швырял в «Пекине» сотни,

ему-то было всё равно.

А по нему Маруся сохнет,

и это ей не всё равно.

А он медузами питался,

циркачке чтобы угодить.

И соблазнить ее пытался,

чтоб ей, конечно, угодить.

Не думал, что она обманет,

ведь от любви беды не ждешь…