Упражнения

Но Дафна взглянула на него с живым интересом. Он был уверен: она бы ему сказала, если бы знала. И он принялся рассказывать ей всю историю с самого начала, о своих первых уроках игры на фортепьяно, когда ему было одиннадцать лет, о коттедже Мириам Корнелл, о внезапном конце их романа дождливым вечером, о визитах полицейского, когда Лоуренс был младенцем, о приходе другого полицейского восемь лет назад, о поездке в Бэлхем и о том, почему он играл «Около полуночи», об их расставании на пороге и как она сказала, что готова признать себя виновной.

Когда он закончил свой рассказ, она помолчала, переваривая услышанное. А после долгой паузы тихо спросила:

– И что ты сделал?

– У меня до этого никогда не было такой власти над другим человеком, и я бы не хотел ее иметь в будущем. Целый месяц я ничего не предпринимал. Мне хотелось быть уверенным, что, когда бы я ни думал об этом, я бы чувствовал то же самое. Так оно и случилось. И ничего не изменилось. Мои чувства оставались точно такими же, как в тот день, когда я шел прочь от ее дома. Но после того, как я ее увидел, все прояснилось. Я не мог отправить ее в тюрьму. Может быть, она того и заслуживала, формально или по существу, по моральным соображениям или по каким-то еще. Но желание добиться отмщения или справедливости умерло во мне после нашей последней встречи.

– У тебя еще оставались к ней какие-то чувства?

– Нет. Все это перестало иметь для меня значение. Наступило полное безразличие. И я не мог отделаться от мысли о своей роли во всем этом. О своем соучастии.

– В четырнадцать лет?

– Возбудить против нее дело с беспристрастной позиции… слишком хладнокровно. Это уже была другая женщина. Да и я уже был не тот мальчишка. – Он помолчал. – Я говорю не слишком убедительно. Даже для самого себя.

– Ей было за что ответить.

– Думаю, она это понимала.

– А что бы ты испытывал, случись такое с Лоуренсом?

Роланд задумался.

– Полагаю, ярость. Ты права.

– Что ж… – Дафна потянулась и стала разглядывать потолок. – Тогда назови это всепрощением.

– Да… Добродетелью. Но это совсем не то, что я тогда испытывал или испытываю сейчас. Это было больше, чем всепрощение. Дело было вовсе не в желании добиться справедливости, или как они там говорили. Проехали и забыли. Мне просто уже было наплевать – и на нее, и на то, как бы могла сложиться моя жизнь. Все прошло, и мне было все равно. Ну как бы я мог отправить ее за решетку, даже на неделю?

– И ты ей написал.

– Полиция не знала ее имени, и я не собирался наводить их на след. Я позвонил и сказал ей о своем решении. Она начала что-то говорить. Думаю, она хотела меня поблагодарить, но я повесил трубку.

Поленья для камина кончились. Они вместе пошли с пустой корзиной в кладовку рядом с кухней, где хранился запас дров. Когда огонь снова разгорелся и они сели перед камином, Дафна заговорила:

– И все эти годы ты никому ничего не рассказывал?

– Один раз я рассказал Алисе.

– И?

– Я очень хорошо помню, как это было. Мы гостили у ее родителей. Было много снега. Она мне сказала: «Из-за этой женщины у тебя переклинило мозги».

– Она была права. Но «переклинило» значит навсегда. Как же ты можешь говорить, что все прошло и не имеет никакого значения и тебе наплевать?

На это у него не нашлось ответа, но потом они, конечно, еще вернутся к этой теме. С этого и начался их брак.