Роланд рассматривал свидетельство о рождении своего брата Роберта – квадратик с ложной информацией, словно бумага могла раствориться и выявить давнюю страсть и печаль Розалинды, родившей ребенка, которого она спустя полтора месяца на зимней железнодорожной платформе отдала на попечение двум незнакомым людям, которых ей не суждено было больше увидеть, и ее горестное возвращение на поезде, уже с пустыми руками, в одиночестве, когда только сестра сидела рядом, возможно обняв ее за плечи, утром, определившим всю ее дальнейшую жизнь. «
Наконец Роланд произнес:
– Тебе бы надо навестить нашу мать. Ей недолго осталось.
Могли ли они любить или ненавидеть друг друга, как это бывает у братьев? Слишком поздно. Но его связь с этим незнакомцем – теперь Роланд это отчетливо чувствовал – была полной, неотвратимой. Они хоть и проговаривали некоторые слова со смущением, но в их устах эти слова звучали нефальшиво. Наша мать, наш отец.
Роланд достал из кармана фотографию, которую специально принес, чтобы показать Роберту. Он выложил ее на стол, и оба стали на нее смотреть. Это был студийный фотопортрет матери, справа стояла Сьюзен, слева – Генри. Все трое были одеты в выходную одежду. На вид Сьюзен здесь было пятнадцать месяцев. Генри года четыре. То есть фотография была сделана примерно в 1940 году. Без сомнения, ее сделали для Джека, чтобы он носил ее с собой на фронте. Генри положил руку матери на плечо. Сьюзен стояла на каком-то возвышении, не попавшем в кадр, поэтому ее личико оказалось вровень с маминым лицом. Братья смотрели на Розалинду. На ней была блузка с открытым воротом, виднелась цепочка с кулоном. Ее густые черные волосы рассыпались по плечам, на лице ни следа макияжа, спокойный, прямой взгляд, легкая улыбка, вполне умиротворенный вид. Это была молодая, очень красивая, уверенная в себе женщина.
– А я ее совсем не знал, – сказал Роберт.
Роланд кивнул. Он подумал – но не произнес это вслух, – что и он тоже ее совсем не знал. Мама, которую он знал, была робкая, нерешительная, покорная, всегда с виноватым выражением на лице. Но теперь он понял эту извечно окутывавшую ее печаль, как и причину ее скорби. Эта молодая женщина с фотографии исчезла на станции Рединг в 1942 году.
Деменция Розалинды развивалась отнюдь не прямиком до финальной точки. Ее тело не сдавалось, и оно еще несколько месяцев упрямо возвращало ее сознание обратно в реальный мир. И Роланд увидел маму, уставившуюся в миску с пюре, не в последний раз. Она тогда еще не умерла. Спустя неделю мама сидела на краю кровати, и хотя не узнала его и называла его «тетушкой», как обращалась к каждому своему посетителю весь последний год, она изъяснялась целыми предложениями, пускай и бессмысленными, но обладавшими некоей поэтичностью. Вот и сейчас, после того как Роланд ее обнял, она произнесла:
– Рассвет тебя освещает.
– Так и есть, – отозвался он и, вынув из кармана записную книжку, записал эти три слова. В тот раз он услышал от нее еще несколько таких же удачных выражений. Мама произнесла их экспромтом в ходе их бессвязной беседы, продолжавшейся час. Они словно общались как ни в чем не бывало. Он рассказал ей просто так, на всякий случай, о работе Лоуренса в Германии, как вдруг она произнесла:
– Любовь следует за тобой по пятам.
А когда он уходил, она произнесла нечто вроде благословения. Эти слова его поразили. Он обернулся и попросил их повторить. Но она уже глядела в окно, забыв, что говорила минуту назад. Она также забыла о его присутствии в палате и снова его поприветствовала. Он знал, что она чуточку религиозна, но никогда раньше не слышал, чтобы она говорила о Боге. Или о любви. Вечером он напечатал ее фразу, не изменив ни слова, только разделив надвое последнюю строку. А когда пришло время, разместил ее стихотворение на последней странице буклета для погребальной службы в день ее похорон в церкви Святого Петра в Эше: