За столиком с недопитым бокалом красного вина сидел одинокий мужчина – вылитый он, хотя и не его зеркальное отражение, но вариация Роланда, как он мог бы выглядеть, иначе прожив свою жизнь, приняв иные судьбоносные решения. Он словно был ходячей иллюстрацией теории множественных вселенных, не всякому доступным отражением одной из бесчисленно возможных версий Роланда, которые, как можно было вообразить, существовали в параллельных и недостижимых измерениях. Вот тут, например, перед ним сидел Роланд, каким он бы был без очков, с безупречно прямой спиной, какую всегда хотел иметь, и без избыточного жирка вокруг талии. И еще Роланду показалось, что у этого мужчины более умиротворенное выражение лица. Роберт Коув, похоже, почувствовал, что на него смотрят, потому что обернулся, поднялся и стал ждать. За те три-четыре секунды, что Роланд шагал к нему, он ощутил, будто вылетел из будничной реальности и оказался в некоем гиперпространстве и стал парить в пейзаже сновидения, не вполне понимая, кто он такой. Вне произведений художественного вымысла подобные драматические встречи были невообразимы. Но стоило ему подойти вплотную к брату, как измененная реальность рухнула, обратившись в банальную или комичную ситуацию, ибо никакие условности не были способны сгладить шероховатости подобной встречи. Один протянул руку, другой раскрыл объятия. Потом Роланд уже и не мог вспомнить, кто сделал какой импульсивный жест. Братья неуклюже ткнулись друг в друга, отшатнулись и наконец обменялись рукопожатием, одновременно назвав себя по имени. Роланд указал на бокал с вином, Роберт кивнул. Когда он вернулся от бара с двумя бокалами, они чокнулись и снова попытались завести беседу. Несколько минут они говорили о том, какую полезную работу делает Армия спасения, находя потерявших друг друга людей, и какой чудесный человек подполковник. Потом наступила неловкая пауза. Им надо было с чего-то начинать. Роланд предложил, чтобы каждый коротко рассказал о себе, о своей жизни и вообще…
– Хорошая идея. Давай ты первый, Роланд. Покажи мне, как это делается.
Он говорил со слегка грассирующим «р», напомнившим Роланду мамин говор. Гэмпширский акцент, который для его уха звучал характерным говором юго-западных графств. Роланд изложил версию своей жизни в привычной для себя редакции. Он рано бросил школу, потому что ему не терпелось самостоятельно зарабатывать на жизнь. Его брак с писательницей распался через год. Впервые в жизни он назвал себя «тапером в баре». Лоуренса он повысил до уровня «ученого, занимающегося проблемами климата», и в подробностях рассказал о «нашей маме и нашем отце, нашем сводном брате и сводной сестре» и о несчастливом прошлом. Рассказывая о своей жизни, он не стал вдаваться в детали. И в завершение резюмировал: «Так что ты вступаешь, если так можно выразиться, в сильно раздробленную семью. Мы росли не вместе, и ты самый яркий тому пример».
Отправившись к бару, Роберт принес целую бутылку и чистые бокалы. Начнем с того, сказал он, что приемные родители, Чарли и Энн, его любили и хорошо о нем заботились и он никогда не испытывал горечи по поводу своей участи и не нуждался в сочувствии.
– Приятно слышать.
Он не знал, что его усыновили, до тех пор, пока ему об этом, вопреки воле матери, не сообщил отец – ему тогда было четырнадцать. Но он и сам уже кое о чем догадывался, хотя старался выбрасывать эти догадки из головы: в школе его дразнили тем, что у него не «настоящие родители». Но слухи продолжали распространяться. В подростковом возрасте он постепенно узнал, как все произошло. В декабре 1942 года Энн наткнулась на объявление в местной газете. И с этими словами Роберт достал из кармана и передал ему фотокопию газетной страницы. Объявление было коротенькое. В помещенном выше объявлении говорилось: «