Упражнения

После еды Дафна сказала, что слишком устала и не в состоянии идти дальше, поэтому они начали меленный спуск обратно к Бёрд-Хау. Остаток дня она проспала на кровати под боком у Роланда, который взял в руки прихваченную с собой биографию Вордсворта, но не смог видеть ни книгу, ни лицо поэта и вместо этого взялся листать журналы, оставленные прежними постояльцами. Когда наступил вечер, он вышел из коттеджа и стал разглядывать холмы Биркер-Фелла на другом краю долины. Потом ему почудился звук шагов позади домика. Он пошел туда посмотреть, но никого не обнаружил. Мерные шаги оказались его сердцебиением. Вернувшись на наблюдательный пункт и продолжив осматривать реку, он заметил в пятидесяти ярдах от себя сипуху, летевшую низко над землей прямо к нему, потом взмывшую вверх над лугом, и ее бледное лицо теперь было видно как на ладони. На мгновение ему почудилось, или, точнее сказать, у него возникла галлюцинация, что это человеческое лицо, лик древнего старика, взирающего на него с полным равнодушием. Потом это видение исчезло, сова свернула вправо и полетела вдоль реки, вверх по ее течению, затем свернула влево, перемахнула через реку и исчезла за стеной деревьев. Вернувшись в коттедж, он услыхал, как Дафна заворочалась во сне, и принес ей кружку горячего чаю. Он не рассказал про сову. Он подумал, что она огорчилась бы, узнав, что пропустила такое зрелище.

Через два дня они поехали обратно в Лондон. Он вел машину. Дафна проспала часть пути. Когда она проснулась, они уже доехали до Манчестера. Она достала из сумки компакт-диск с записями лучших мелодий из «Волшебной флейты».

– Не против?

– Конечно, нет. Запускай.

При первых же мощных звуках увертюры у Роланда возникло ощущение, будто его отбросило обратно в 1959 год, и он снова почувствовал запах свежей краски на настенных панелях с изображением таинственного леса и на тяжелом фартуке, который ему приходилось надевать, и снова ощутил недоумение, с каким относился к новой обстановке пансиона, в котором оказался, и немое оцепенение оттого, что он был разлучен с мамой. Их разделяли две тысячи миль. Он замечал на дорожном полотне, протянувшемся к нему издалека, линейки с нотами из сборника музыкальных пьес «Бернерс-холла». И то, что увертюра началась со знакомого ему веселого наигрыша, вовсе не принесло ему облегчения. Все последние дни он старался железной хваткой сдерживать чувства, и теперь Моцарт и давние воспоминания заставили его расслабиться. А на фоне безнадежного мужества Дафны он и вовсе рисковал вконец расклеиться. Он держался в средней полосе на скорости в семьдесят пять миль в час, обгоняя длинную вереницу грузовиков, и перед глазами у него вдруг все поплыло. Какой же она оставалась душевной, какой проникновенной и как отчаянно пыталась не сдаваться перед лицом неминуемого конца.

– Надо сделать остановку, – пробормотал он. – Мне что-то в глаз попало.

Она повернулась назад и стала смотреть в заднее стекло, а он газанул, стараясь обогнать бесконечную автоколонну.

– Давай сейчас! – сказала она.

С ее помощью он юркнул в промежуток между двумя грузовиками и, включив аварийки, выехал на бетонную обочину. У нее в руках уже была салфетка. Он взял салфетку и вышел из машины. Равнодушный рев могучих двигателей над шоссе М6 дал ему воспрянуть духом, пока он стоял в клубах пыли и дизельного дыма и вытирал глаза. Он завел машину и тронулся с места, а она положила ему руку на запястье. Она все поняла.

Ну вот, теперь он был в полном порядке и мог полностью насладиться оперой. Они проехали миль десять или около того, как она произнесла:

– Бедная Царица ночи старательно поет эту арию, хотя знает, что потерпит поражение.

Он покосился на нее и почувствовал облечение. Она имела в виду то, что сказала, и никоим образом не намекала на себя.

На следующий вечер, уже дома, когда он вернулся после очередного выступления в отеле, он нашел ее в гостиной: она сидела на полу в окружении фотоальбомов и сотен отдельных фотографий, частично черно-белых. Она надписывала их, чтобы дети потом могли узнать, когда они были сделаны и кто из родственников и знакомых на них изображен. Кроме того, дети знали бы, когда и где они проводили каникулы в детстве. Она написала каждому по длинному письму, которые нужно было прочитать через полгода после ее смерти. Эта сортировка фотографий заняла у нее, с перерывами, больше двух недель. Она также оформила через службу здравоохранения визиты сиделки к себе в тот период, когда она перестанет быть дееспособной. Она начала разбирать платяной шкаф и ящики комода, сортируя свои вещи: кое от чего надо было избавиться, а кое-что перестирать, выгладить и сложить, чтобы Роланд потом их отнес в лавку Красного Креста. Она избавилась от всех своих теплых пальто. Ведь больше она не увидит зимы. Это было безрассудно, думал Роланд, а вдруг она не умрет? Он еще лелеял эту надежду. С больными раньше происходили и куда более странные вещи.

Но у Дафны сомнений не было.

– Я не хочу, чтобы ты или дети занимались этим. Слишком печально.