Упражнения

Они настолько свыклись с безмятежными красотами природы, что в Париже чувствовали себя не в своей тарелке. Их съемная квартира располагалась на рю де Сэн. Окрестные улицы были запружены такими же, как они, туристами. Утренний кофе в местных барах был отвратным – водянистым и мутным. Они решили сами сварить кофе у себя в квартире. В мишленовском двухзвездном ресторане, куда она его повела, вина, которые он покупал в Лондоне по 15 фунтов за бутылку, стоили от 200 евро. Это было дешевое надувалово для туристов. Но в Малом дворце[169], где Дафна не была лет тридцать, Роланда, как она выражалась, «занесло». Ему быстро наскучили картины, и он стал ждать ее в главном зале. Когда она подошла к нему и они оказались на улице, его прорвало. Он заявил, что, если ему хотя бы еще раз придется взглянуть на Мадонну с младенцем, Распятие, Вознесение или Благовещение и прочую муру, его «вырвет». В историческом плане, продолжал он, христианство холодной мертвой рукой сжало глотку европейскому воображению. Какое счастье, что его тирании настал конец. То, что казалось набожностью, было насильно навязанным конформизмом в рамках тоталитарного менталитета. В шестнадцатом веке любой усомнившийся в нем или отрицавший его мог бы поплатиться за это жизнью. Как любой протестовавший против социалистического реализма в сталинском Советском Союзе. Христианство на протяжении пятидесяти поколений не только тормозило развитие науки, но и все культуры в целом, запрещая свободу выражения и исследования. Оно на целую эпоху похоронило вольную философию классической античности, оно заставило тысячи лучших умов копошиться в кроличьих норах мелкотравчатой теологии. Оно распространяло свое так называемое «Слово» путем жутчайшего насилия и утверждалось ценой пыток, преследований и смерти. Милостивый Иисус, ха-ха! Да в богатом многообразии всемирного человеческого опыта существует бесконечное число сюжетов и тем не менее по всей Европе крупные музеи набиты одним и тем же хламом. Это хуже, чем попса. Это тот же песенный конкурс «Евровидения», только с применением масляных красок и золоченых рам. Говоря все это, он был поражен силой и страстью своих чувств, но в итоге испытал радостное облегчение, словно сняв с души груз. Ведь он говорил – кричал – о совсем другом. Как же приятно, продолжал он, уже успокоившись, видеть изображение простого буржуазного интерьера, батон хлеба на столе с лежащим рядом ножом, пару, катающуюся на коньках по замерзшему каналу и держащую друг друга за руки, они пытаются улучить момент радости жизни, пока «чертов священник не смотрит на них. Боже, благослови голландцев!».

Дафна, которой оставалось тогда жить восемь недель, взяла его за локоть. Ее улыбка, сочувственная и милая, растопила его озлобление. Она показывала ему пример достойной встречи со смертью.

– Пора обедать, – сказала она. – Думаю, тебе надо выпить.

Прогулки и осмотр туристических достопримечательностей оживленного города начали ее утомлять, ей захотелось домой. Они сократили свое путешествие на три дня и поездом вернулись в Лондон. Им предстояла еще одна поездка, и ей было бы неплохо передохнуть в доме на Ллойд-сквер перед отъездом. Через пять дней она была в хорошей форме, они загрузили в багажник ее машины запас провизии и походное снаряжение. Она опять захотела сидеть за рулем. «Последний мой шанс», – неустанно повторяла она. По ее просьбе он забронировал коттедж на реке Эск[170]. Она там останавливалась в девятилетнем возрасте с отцом, сельским врачом и натуралистом-любителем. Она помнила, какую радость ей доставляло общение с ним. Отец и дочь вместе совершили восхождение на Скофелл-Пайк, самую высокую гору в Англии, а то и в мире. В коттедже «Бёрд-Хау» на взгорье долины не было электричества – еще одна восхитительная особенность этого места, и там разрешалось зажигать свечи и вносить их в спальню, где пламя отбрасывало на стены пугающие трепещущие тени.

Когда Дафна преодолевала перевалы Райноуз и Харднотт, Роланд вспомнил то время, когда четырнадцатилетний Лоуренс вдруг объявил, что хочет взобраться на гору. И уже через два дня они остановились на ночлег в долине Лангстрат с намерением завтра рано утром подняться на одноименную гору.

– Я удивился, насколько он был неутомимый и с какой скоростью он заставил меня совершить то восхождение.

Дафна рассмеялась:

– Ты говоришь это с грустью.

– Я скучаю по нему.