Целую неделю он страдал от раскаяния, неведения и тоски. Он не осмеливался поехать к ее коттеджу без приглашения, чтобы не подвергать себя риску быть окончательно отвергнутым. Его потуги написать ей письмо с извинениями ни к чему не привели, да и само письмо вышло неискренним. Он все еще считал ее отношение к «Около полуночи» неправильным. Почему ей не согласиться, что у них могут быть разные вкусы? Ему хотелось лишь одного: чтобы она позвала его вернуться. Он понятия не имел, как это можно устроить, потому что не имел понятия, за что должен был извиняться перед ней. В чем его преступление? Ну да, он ей сказал, что эту пьесу надо играть не так, – это же не преступление! Но что сказано, то сказано. И ведь он прав. Записать нотами джазовую мелодию – это только полдела, это только общие указания для исполнителя. Нельзя играть джаз так же, как «Чакону» Пёрселла[36]
.Он нерешительно походил вокруг маленькой телефонной будки под лестницей в главном корпусе. В ладони он сжимал монетки для оплаты местного звонка. Но если он ей позвонит, все могло закончиться очень плохо, этот разговор мог бы стать их последним. Но он все же вошел в будку, вложил монетки в щель, уже собрался было набрать ее номер – но нажал кнопку возврата монет и выбежал. Он зашагал по территории пансиона, вышел за ограду и пошел по тропинке мимо зарослей красных, как ржавчина, папоротников к берегу реки, где они с друзьями, облачившись в комбинезоны, любили играть во время прилива. Там, присев под голый дуб, что стоял на поросшем травой пригорке с видом на первые мутные лужицы, образовавшиеся в пойме реки, он позволил себе роскошь расплакаться от отчаяния и безнадеги. Вокруг не было ни души, поэтому он дал волю слезам, что-то лопоча сквозь рыдания, потом набрал полные легкие воздуха и заорал от досады и бессилия. Он сам довел все до катастрофы. Он мог бы держать язык за зубами и не обсуждать с ней Телониуса Монка. И зачем он ее спровоцировал? Величественное здание рухнуло, храм чувственности, музыки, домашнего уюта лежал теперь в руинах. Он рыдал не оттого, что лишился радостей секса. Он рыдал от острой тоски по дому, которая никогда не выдавливала из него ни слезинки.
И все же. И все же в ту неделю он переписал сочинение о «Повелителе мух», и через два дня оно вернулось от Нила Клейтона. Он поставил ему А с плюсом[37]
. Его высшая оценка за все годы обучения.Джазовое трио провело первую репетицию. Ударник и бас-гитарист были застенчивыми одинокими парнями, которые без возражений подчинялись наставлениям мальчишки на два года их младше. На первых порах у них получался сумбур вместо музыки. Бас-гитарист только и мог что читать табулатуру[38]
, а ударник слишком громко колотил по барабанам. Роланд предложил ему в следующий раз использовать не палочки, а щетки. Сам он сфальшивил, когда они исполняли простенький блюз на трех аккордах. Но после репетиции все трое признались друг другу, что для первого раза получилось здорово. Еще он отлично сыграл в теннис на холоде против своего партнера по летним парным матчам и почти выиграл. Он снова общался со старыми приятелями. Они кучковались у теплых радиаторов в коридоре перед столовой – по негласному правилу, эти радиаторы предназначались исключительно для учащихся четвертого года обучения. Ребята беззлобно подтрунивали над Роландом, который так увлекся игрой на фортепьяно, что даже вставал до завтрака и шел репетировать. Он им во всем признался. У него бурная любовь со взрослой женщиной. Все расхохотались. Но, обратив свои правдивые слова в плохо скрываемую шутку, он почувствовал укол досады. Кроме того, в ту неделю он показал четвертый результат в тесте по физике, где надо было вычислить коэффициент трения, и получил на уроке хорошую оценку за перевод без словаря пяти абзацев из «Гаврского нотариуса» Жоржа Дюамеля. И еще в ту неделю он всегда вовремя сдавал все свои внеклассные задания.