И тогда я открыл дверцу (распахнувшись, она едва не отломилась) и вывалился в снег. В каком-то фильме была такая сцена: летчик или танкист покидает подбитую машину, которая почти тут же взрывается?
На четвереньках я очень быстро вскарабкался по склону. Припустил на противоположную обочину…
— Ты куда? — услышал я окрик.
Я развернулся. Тракторист смотрел на меня — мне стало стыдно. И в самом деле, с чего это я решил, что моя машина сейчас взорвется?
— «Опелька» будем вытаскивать? — спросил тракторист.
Я неловко переминался с ноги на ногу.
Тракторист молча рассматривал меня, посасывая желтую «примину».
— У меня нет троса, — сказал я наконец.
Губы тракториста искривила улыбка. Он наслаждался происшествием, о котором позже расскажет приятелям. Мол, на его глазах едва не убился какой-то молокосос, у которого нет даже троса.
С тоски я стал смотреть на «кировец» с облупившейся краской, который пыхтел незаглушенным двигателем на другой стороне шоссе. На всякий случай заметил километровый столб: я слетел в кювет на шестьдесят девятом километре Клыковского шоссе… Теперь здесь можно поставить памятник.
Чем еще замечательна эта местность? Чуть дальше за дорогой протекала речка. Маленькая речушка, вполовину покрытая льдом. Ничего более.
К нам по шоссе приближалась какая-то легковушка. Я поднял руку, голосуя, рассчитывая, что у водителя найдется трос… да так и остался стоять — с поднятой рукой, словно половина статуи «Рабочий и колхозница». Оказалось, что к нам приближался милицейский «жигуленок» с большими буквами «ГИБДД» на дверце. Вот автомобиль сбросил скорость, остановился. Машинально я посмотрел назад. Шоссе на шестьдесят девятом километре делало изгиб, мой «опель», слетевший в кювет, прятался за этим изгибом. Заметит или нет аварию милиционер?
Тем временем из «жигуленка» вылез усатый старшина.
Я уже стал прикидывать, как бы ловчее спуститься к машине (мои водительские права остались в салоне), но старшина подошел ко мне, не доставая рук из карманов короткой куртки:
— Ну что? — спросил милиционер, щурясь под лучами весеннего солнца. — Угораздило?
— Вот, — ответил я и не стал ничего добавлять. Все и так было ясно.
Старшина вздохнул. Он смотрел исподлобья то на меня, то на тракториста и вдруг протянул трактористу руку. Тракторист молча дал милиционеру сигарету.
Ого, подумал я. Тут у них рука руку моет. Местная мафия.
— Трос нужен, — сказал я.
— Сейчас поможем, — сказал старшина, закурив, и кашлянул дымом в кулак.
Он остановил какой-то грузовик, у водителя которого оказался трос. Меня вытащили — подцепили тросом к трактору и вытащили. На «опеле» не оказалось ни одной царапины. Если что-то и запомнилось мне из этого приключения, так это то, как быстро оно завершилось.
И еще я запомнил эту речушку без названия. Уж очень красивый вид на нее открывался с того места, где я слетел в кювет. Я решил, что незамерзшая речушка пригодится мне в будущем.
Перед указателем «Лоси — 2 км» я свернул на заснеженный проселок и остановился у ворот. Кулаком два раза коротко ударил по клаксону. Получилось отрывистое «бип-бип!»
За оградой у самых ворот стоял бревенчатый домик на высоком фундаменте. Это был домик сторожа, которого все звали Петрович.
Едва я просигналил, распахнулась дверь, и на крыльцо выскочил приземистый человек в тулупе. Он был явно рад мне. Круглая лысина в поднятом воротнике сверкала, как электрическая лампочка в абажуре.
Я опустил стекло и махнул рукой:
— Здорово, Петрович!
Сторож растянул губы в ответ. Мне даже не пришлось вставать из-за руля. В один миг ворота были отворены.
— Привет, Павел Альгердович! — сильно волнуясь, произнес Петрович. — Как жизнь молодая?
Его ладонь уже была протянута лодочкой. Я вложил в эту лодочку пять долларов.
Петрович очень гордился своим умением правильно произносить мое имя и отчество. Этому я его научил, в каждый свой приезд давая по нескольку долларов — от одного до пяти, в зависимости от своего настроения и толщины кошелька.
— А у меня жизнь плохая, Павел Альгердович, — пожаловался Петрович. — Хоккей, мать его… — Он устремил тоскливый взгляд на антенну, криво укрепленную на крыше домика. — Провод разлохматился. Я его пробую закрепить, и не получается.
Дальше я слушать не стал, нажал на газ и уехал. Я знал, что Петрович долго еще мог рассказывать. Хоккей — это одна из его самых настоящих страстей, он готов смотреть по телевизору все матчи подряд.
Я остановил машину у дома, достал из-под крыльца ключ и, поднявшись по ступенькам, вошел внутрь. Вошел в дом с единственной целью чтобы снять с гвоздя ключ от сарая. В сарае запасся киркой и лопатой. Вдруг сообразил, что еще рано, Петрович может увидеть меня.
Пришлось ждать наступления вечера. Едва опустились сумерки, я протоптал дорожку к забору.
Преодолевать забор в дубленке было нелегко, меня утешала мысль, что дачный сезон еще не начался, домиков с освещенными окнами в этом поселке не видно, значит, никто не мог заметить меня.