– А! Бруно худеет! – ухмыльнулся Керабан, даже не оборачиваясь к злосчастному слуге, который неверной рукой лихорадочно показывал на одежду, болтающуюся на его исхудалом теле.
– Вот почему, друг Керабан, – продолжил ван Миттен, – я прошу вас не слишком на нас сердиться, если мы останемся в поселке Атина, откуда доберемся до Европы при более благоприятных условиях. Я вам повторяю, что мы снова встретимся в Константинополе… или, вернее, в Скутари, да… в Скутари. И я не заставлю ждать себя к свадьбе моего молодого друга Ахмета!
Ван Миттен сказал все что хотел и теперь ждал ответа господина Керабана. Будет ли он просто согласен на столь естественна просьбу или выразит гневный протест?
Голландец склонил голову, не осмеливаясь взглянуть в глаза своему страшному спутнику.
– Ван Миттен, – ответил Керабан тоном более спокойным, чем можно было ожидать. – Вы легко можете понять, что ваше предложение могло бы удивить меня и даже вызвать…
– Друг Керабан!.. – воскликнул ван Миттен, который при этих словах подумал о неминуемой буре.
– Дайте мне, пожалуйста, закончить! – сказал Керабан. – Вам легко догадаться, что я не могу без истинного огорчения посмотреть на такое расставание. Добавлю даже, что никак не ожидал подобного со стороны корреспондента, связанного со мной тридцатилетним сотрудничеством…
– Керабан! – заволновался ван Миттен.
– Во имя Аллаха! Дайте мне закончить! – воскликнул Керабан, который уже едва сдерживался. – Но вы свободны, ван Миттен! Вы ни мой родственник, ни мой слуга! Только мой друг, а друг может себе позволить все, даже порвать узы старой дружбы!
– Керабан!.. мой дорогой Керабан… – взмолился ван Миттен, очень взволнованный упреком.
– Так что вы останетесь в Атине, если вам угодно остаться в Атине, или даже в Трапезунде, если вам угодно остаться в Трапезунде!
После этого господин Керабан откинулся в своем углу, как человек, рядом с которым нет никого, кроме безразличных ему посторонних людей, лишь случайно ставших попутчиками в дороге.
В общем, если Бруно был восхищен оборотом, который приняло дело, то ван Миттен остался крайне расстроенным оттого, что причинил своему другу такое огорчение. Но в конце концов его план удался, и он не собирался брать назад свое предложение, хотя мысль об этом, возможно, у него и промелькнула. Впрочем, Бруно был рядом.
Оставался еще вопрос денег, необходимость занять нужную сумму, чтобы быть в состоянии прожить некоторое время в этой стране и закончить путешествие в других условиях. Но это уже не составляло трудности. Значительная часть состояния ван Миттена в Роттердаме в ближайшее время будет переведена в Константинопольский банк, и господин Керабан легко сможет возместить данную взаймы сумму по чеку, который ему выдал бы голландец.
– Друг Керабан! – обратился ван Миттен после нескольких минут молчания, никем не прерванное.
– Что еще, сударь? – спросил Керабан, как если бы он отвечал очень докучливому человеку.
– Прибыв в Атину… – продолжал ван Миттен, которого слово «сударь» поразило прямо в сердце.
– Прибыв в Атину, мы разделимся. Это уже условлено!
– Да, без сомнения… Керабан!
Он не осмелился сказать «друг мой Керабан».
– Да… без сомнения… Поэтому я попрошу вас предоставить мне некоторую сумму денег…
– Денег! Каких денег?
– Небольшую сумму… которую вы возместите себе… в Константинопольском банке.
– Небольшую сумму?
– Вы знаете, что я отправился почти без денег. И, поскольку вы великодушно взяли на себя расходы по этому путешествию…
– Эти расходы касаются только меня!
– Пусть так… Я не хочу спорить.
– Я не позволил бы вам израсходовать ни одной лиры, – отрубил Керабан, – ни одной!
– Я вам очень признателен за это, – сказал ван Миттен, – но сегодня у меня не остается ни одного пара, и я буду весьма признателен…
– У меня нет денег взаймы, – сухо ответил Керабан. – Едва хватит на то, чтобы закончить это путешествие.
– Все же… вы, конечно, дадите мне?
– Ничего, я вам говорю!
– Как? – воскликнул Бруно.
– Бруно позволяет себе говорить, мне кажется! – сказал Керабан голосом, полным угрозы.
– Несомненно, – ответил слуга.
– Молчи, Бруно, – сказал ван Миттен, который не хотел, чтобы это вмешательство ожесточило спор.
Слуга замолчал.
– Мой дорогой Керабан, – снова заговорил ван Миттен. – Речь, в конце концов, идет об относительно небольшой сумме, которая позволит мне прожить несколько дней в Трапезунде…
– Небольшой тоже нет, сударь, – прервал собеседника Керабан, – не ждите от меня абсолютно ничего!
– Тысячи пиастров хватило бы!
– Ни тысячи, ни ста, ни десяти, ни одною! – отвечал Керабан, все более закипая.
– Как? Ничего?
– Ничего!
– Но тогда…
– Тогда вам остается только продолжать поездку с нами, господин ван Миттен. Вы не будете испытывать недостатка ни в чем! Но предоставить вам пиастр, пара, полпара, чтобы дать возможность разгуливать, как вам понравится… никогда!
– Никогда?
– Никогда!
Тон, которым это «никогда» было произнесено, окончательно убедил ван Миттена и даже Бруно, что решение упрямца бесповоротно. Если он сказал «нет», значит, это десять раз «нет»!