Например, Джеймс Кейн. В одном Уре, который проверил Уэсли, тот умер чрезвычайно молодым, написав всего две книги:
Он проверил собственное имя, и обнаружил то, чего боялся: хотя Уры кишели Уэсли Смитами (один оказался писателем вестернов, другой – автором порнороманов вроде
Лежа в постели с открытыми глазами и слушая, как где-то далеко лает одинокая собака, Уэсли начал дрожать. В эту минуту собственные литературные амбиции казались ему далеко второстепенными. Что было важным – и что угрожало его жизни и собственно здравомыслию – так это сокровища, скрытые внутри этой тонкой панели из розового пластика. Он вспомнил всех писателей, по уходу которых горевал – от Нормана Мейлера и Сола Беллоу до Дональда Уэстлейка и Эвана Хантера. Смерть останавливала их голоса, один за другим, и больше они не говорили.
Но теперь они могли.
Могли говорить с ним.
Он отбросил покрывало. «Киндл» звал его. Не человеческим, а своим неповторимым голосом. Он звучал как биение сердца, сердца-обличителя По[13], только не из-под половиц, а из его портфеля, и…
По!
Господи Боже, он же еще не проверял По!
Портфель лежал на привычном месте рядом с любимым креслом. Он подбежал к нему, открыл, схватил «Киндл» и включил в сеть (не хватало еще, чтобы разрядилась батарея). Быстро открыв УР КНИГИ, он набрал имя Эдгара По, и с первой же попытки нашел Ур – номер 2,555,676 – где По прожил до 1875 года, вместо того, чтобы умереть в 1849 в возрасте сорока лет. И этот вариант По написал романы! Целых шесть! Он пробежал глазами список заглавий, и его сердце (главным образом уже
Один из романов назывался «
Ему снились сны. Никаких образов; только слова. Заглавия! Бесконечные ряды заглавий, за многими из которых скрывались неизвестные шедевры. Столько же заглавий, сколько звезд на небе.
Он кое-как пережил вторник и среду, но в четверг, во время урока введения в американскую литературу, недосыпание и перевозбуждение настигли его. И это не говоря о растущем ощущении потери связи с реальностью. На середине лекции (которую он называл «лекция Миссиссиппи» и обычно читал с высокой степенью убедительности), о том, как Хемингуэй проистек от Твена, а почти вся американская литература двадцатого века проистекла от Хемингуэя, он вдруг понял, что говорит классу, что Папа так и не написал хорошей книги о собаках, но обязательно написал бы, если бы не покончил с собой.
– Что-нибудь поинтереснее, чем
Он повернулся спиной к доске и увидел, как двадцать две пары глаз смотрят на него с переменным выражением беспокойства, растерянности и изумления. Послышался шепот, тихий, но такой же ясный, как биение сердца старика в ушах безумного рассказчика в повествовании По: «Смити съезжает с катушек».
Нет, Смити не съезжал с катушек, но возникла реальная
Хендерсон, сидевший в первом ряду, услышал его.
– Мистер Смит? – замешательство. – Сэр? У вас все хорошо?
– Да, – ответил он. – Нет. Наверное, вирус подхватил.
– Все свободны. Давайте, выметайтесь отсюда.
Пока ученики пробирались к двери, ему хватило самообладания, чтобы добавить:
– На следующей неделе Раймонд Карвер! Не забудьте!
Уэсли подумал: