Ураган «Homo Sapiens»

Гада бежала поперек долины, потом повернула вправо, вдоль гор. Тарахтящий звук приблизился, и Гада окончательно поняла, что он не случаен: человек преследует ее. Скоро на ослепительной поверхности снега обрисовалась красная гудящая точка. А впереди высокой стеной дорогу перегородил отрог горы. Гада бросилась вдоль его подножия. Красный Зверь повернул наискосок и стал приближаться очень быстро. Тогда она, скорчившись, запрыгала вверх, по крутому боку отрога. Единственное спасение — бежать, любая остановка смертельна, а она не может погибнуть сейчас, когда в мир идет весна и несет единый и могучий закон, на котором неколебимо стоит жизнь. Смысл его пронизывает все в этом мире, ему подчиняются мертвые на вид горы, снега и камни. Все существующее вокруг — его порождение. Она тоже пронизана его щедрыми и могучими лучами. Это он требует совершать невозможное и безжалостно гонит ее вперед, сделав сейчас смыслом ее существования несуразные, захлестнутые болью и изнеможением прыжки.

* * *

— Уходит! — Федор прибавил газ. «Буран» взревел, махнул вверх по склону, но быстро забуксовал. Снежный пласт потек вниз, увлекая за собой машину.

— Спокойно, — одернул себя Федор. — Охламон, бери ружье — и следом! Если заляжет, шуганешь вниз. А тут я с мелкашкой. В горы она не пойдет с капканом: и так еле бежит. Вниз пойдет, ясно. На-ка для бодрости. — Федор плеснул спирту в кружку, сыпанул снегу. — Если чего — бей сам, в стволах картечь.

Подбирая языком размазанные по щетине капли спирта, Охламон полез вверх. На плотной снежной корке ноги скользили, ствол заброшенного за спину ружья пихал шапку на глаза, одной рукой пришлось хвататься за торчащие из снега прутики ивняка. Наконец увал стал закругляться. Охламон, тяжело дыша, выпрямился, дрожащими руками снял шапку и вытер обильный пот. Давненько так не мытарился! Сколько уж лет у солярной форсунки… Сидишь, подкручиваешь вентиль — и все дела. Смена за сменой, день за днем, ночь за ночью… А тут… Провались все на свете: и погоня, и зверюга эта. Вон как сердце-то…

Сердце бухало часто и мощно. Рывки его стали сжимать грудь. В животе повисла тупая тягучая боль. Из тайников мозга интуитивно, предупреждающе выползло — на пределе. Хорошо, хоть глоток Федор дал, иначе очень просто — копыта в сторону… Ох-хо… Где она тут? Ага, вот следы, идут поперек бугра. По ним надо. Правда, в горы, не полезла. Умоталась, видно. Не хуже меня. А что? Попробуй против движка да с железякой на лапе — поскачи по этим горкам… Смотри, кровь… Режет, небось, пружина. Стальная же. Да-а, беги не беги — амба. Передохнуть надо малость. Жмет-то как. Вроде раньше не бывало. Так всему свой срок, говорят. У-у-ух… — Охламон потерянно огляделся. Розово-синяя долина лежала внизу, а вокруг все так же дыбился каменный круг, и везде в немом молчании, словно разглядывая скорчившегося человека, судорожно хватающего воздух искореженным ртом, торчали кекуры. Теснота-а… Как в коробе…

Охламон бессильно опустился в снег, закрыл глаза и увидел себя лежащим в коробе магаданского аэропорта, на замызганных обрывках оленьих шкур. Над спиной тянулись трубы водяного отопления, от них исходило сухое тепло. Сбоку желтым глазом, словно разглядывая его, горела свеча, на газетном обрывке стояла бутылка. За ней, напротив, зеленело бутылочными бликами лицо Валька-Проходимца. В дощатые стенки короба, поскуливая, царапался ветер, где-то далеко среди труб орали коты, на крышке короба скрипели каблуки поздних прохожих.

— …Думаешь, Магадан — край земли? — сверкая глазами, шептал Валек-Проходимец. — Не-ет. На Севере, за Черским, еще два хребта есть, с вулканами. Кварц в осыпях высокотемпературный, жилы — у-у-у! Их еще Билибин предсказал, да уж тут ему не поверили. Нельзя человеку всю жизнь верить, говорят. А я верил, но не дошел малость: болота, зима ранняя, продукты кончились. А теперь и опыт есть, и напарник — пройде-е-ем!.. Два хребта там — синие-синие — и на каждом вулканы… Ды-мя-ят. Один — мне, второй — тебе. Имена на карте, а? Прииски с содержанием семь кэгэ — да! — в кубометре. А?! Да нас люди за такой подарок… И плевать нам на Клондайк! Мы этим дундукам покажем — распад личности! Да бутылка такие горизонты открывает — жуть! Плата только велика. Но мы платим честно. — Валек-Проходимец скосил дрожащий взгляд на свечу. — Не дрейфь. У меня кругом пилоты знакомые, вездеход ГТТ в тайге ждет — пройде-е-ем. И Мария твоя с девчонкой и пацаном никуда не денутся, за теми хребтами — море. Ледовитый океан! Теперь точно догонишь… Пацан-то? Да уж третий год. Не знал?! Дае-ешь! Вообще, мой тебе совет…

— …о-о-он! — долетел слабый обрывок крика. Охламон чуть приоткрыл веки. Солнечные лучи пронзили глаза. В сознании, разметав видение, бесшумно и ярко лопнул взрыв, в голове резанула боль. Охламон замычал и опустил ее, привыкая к потоку света. А когда глянул вперед, увидел на замкнутой равнине черный клубок. Он медленно катился к следующему увалу. Это же Гада. Уходит. Федька спятит, орать будет.