Ураган. Книга 1. Потерянный рай

Из поколения в поколение Релази чинили обувь в крошечной лавке на старом базаре Исфахана. Да, думал он, еще неделю назад я был базарным торговцем, а потом наш мулла призвал меня и всех правоверных на Божью битву, дал повязку от Бога и это оружие и научил, как им пользоваться. Поистине неисповедимы пути Господни.

От снега его прикрывала стена небольшого строения, но сырой холод понемногу добирался до него, хотя он надел всю одежду, какая у него была на этом свете: майку, грубую рубаху поверх нее, пальто и штаны, купленные с рук, старый свитер и древнюю армейскую шинель, которая когда-то принадлежала его отцу. Ноги у него совсем онемели.

– На все воля Аллаха, – произнес он вслух и почувствовал себя лучше. – Скоро меня сменят, и тогда я снова поем: клянусь Аллахом, солдаты жили не хуже настоящего паши, еда не реже двух раз в день, один раз с рисом, подумать только, и каждую неделю зарплата… деньги Сатаны, конечно, но все равно зарплата. – Он тяжело закашлял, дыша с присвистом и хрипом, перекинул американский армейский карабин на другое плечо, достал прибереженный на крайний случай окурок сигареты и закурил.

Клянусь Пророком, радостно думал он, кто бы мог подумать, что мы возьмем базу с такой легкостью, так мало наших были убиты и вознеслись в рай, когда мы лавиной сокрушили войска у ворот и ворвались в лагерь, а наши братья на базе перегородили взлетные полосы грузовиками, пока другие захватывали самолеты и вертолеты, чтобы не дать шахским предателям ускользнуть. Мы бежали прямо на пули врага с именем Аллаха на устах. «Присоединяйтесь к нам, братья! – кричали мы. – Присоединяйтесь к Божьей революции, помогайте исполнить Божий труд! Придите в рай… не обрекайте себя на муки ада…»

Юноша задрожал и начал выговаривать слова, вбитые в него дюжиной мулл, читавших из Корана, а потом переводивших: «…где пребудут вечно со всеми грешниками и проклятыми людьми левой руки, не вкушая ни освежающих плодов, ни какого-либо питья, но лишь одну кипящую воду или расплавленный металл и смрадные испражнения. А когда пламя ада сжигает их кожу, новая кожа вырастает на них, дабы страдания их не имели конца…»

Он стиснул веки в напряженной молитве: «Дай мне умереть с одним из имен Бога на устах, чтобы я наверняка мог отправиться прямо в райский сад со всеми людьми правой руки и пребывать там вечно, никогда больше не чувствовать голода, не видеть, как братья и сестры из окрестных деревень с жалобным плачем умирают с раздутыми животами, никогда не просыпаться ночью с криком от невыносимости жизни, но быть в раю и там возлежать на шелковых диванах в одеждах из зеленого шелка, где прислуживают чистые цветущие юноши, подносящие кубки, и кувшины, и чаши, истекающие вином, и такие плоды, что тешат нас более всего, и мясо таких птиц, каких мы только пожелаем. И нашими будут гурии с огромными темными глазами, подобными жемчужинам, скрытым в своих раковинах, вечно юные, вечно девственные, среди деревьев, унизанных плодами, в прохладной тени рядом со струящимися водами, не стареющие, вечн…»

Приклад автомата разбил ему нос в лепешку и вдавил в череп, безвозвратно лишив зрения и навсегда превратив в калеку, но не убив, и он без сознания рухнул на снег. Напавший на Релази был солдатом одного с ним возраста. Этот человек торопливо поднял его карабин, прикладом вышиб замок хлипкой двери и распахнул ее.

– Скорей! – прошептал нападавший, потея от страха, и через мгновение в дверь осторожно высунулась голова генерала Валика. Солдат схватил его за рукав. – Быстрей, торопитесь же, ради Аллаха! – тихо скомандовал он.

– Да благословит тебя Аллах, – произнес Валик, стуча зубами, потом бросился назад и вернулся с двумя пачками риалов.

Человек запихнул их в свой боевой комбинезон и исчез так же бесшумно, как и появился. Валик мгновение постоял в нерешительности, слыша в ушах частые удары сердца. Увидев на снегу карабин, он поднял его, зарядил и повесил на плечо, потом схватил свой дипломат, благословляя Бога за то, что революционеры слишком торопились при обыске и не обнаружили двойного дна, прежде чем затолкать их в этот сарай в ожидании предстоящего трибунала.

– Следуйте за мной, – прошептал он своей семье. – Но, во имя Аллаха, не издавайте ни звука. Идите за мной осторожно.

Он плотнее запахнулся в пальто и первым ступил на снег. Его жена Ануш, восьмилетний сын Джалал и дочь Сетаре шести лет замерли на пороге. Все были в горнолыжных костюмах, Ануш поверх своего носила еще норковую горжетку, которая при аресте вызвала издевки «стражей ислама» как открытое свидетельство греховных доходов. «Оставь ее себе, – с презрением бросили они ей, – одного этого достаточно, чтобы осудить тебя!» Ночью она была рада ее теплу. Съежившись на грязном полу холодного сарая, она обернула в нее детей, прижимая их к себе.

– Пойдемте, мои милые, – прошептала она, пытаясь скрыть от них испытываемый ею ужас.

Тело часового мешало им пройти, юноша тихо стонал, лежа в снегу.

– Мама, а почему он спит на снегу? – шепотом спросила девочка.