Ураган в сердце

В среду днем позвонил Фрэнк Уиттейкер, сообщив, что хотел бы вечером завезти письмо. Кэй, рассчитывая, что это поможет встряхнуть Джадда, вырвать его из лап тотальной незаинтересованности, уговорила его согласиться. «Ясное дело, если хочет приехать – почему бы и нет?» – бросил тогда Джадд, едва отрывая глаза от книги, которую читал. Когда Фрэнк приехал, она решила остаться в библиотеке и уже готовила себя проявить ту дерзость, какая для этого потребуется, но проявлять ничего не пришлось: Джадд пригласил вошедших садиться, имея в виду и ее тоже. За время, прошедшее с воскресенья, Фрэнк обнаружил новое уязвимое место в боевых порядках противника. Откуда-то он узнал (откуда именно – нарочито скрыл), что мистер Крауч продал свой пакет по цене, которая более чем на восемь долларов превышала рыночную стоимость одной акции, и таким образом заполучил лишний миллион: недурной доходец, который вовсе не светил остальным акционерам. Джадд в конце концов взял письмо, которое беспрестанно предлагал ему Фрэнк, но уделил ему ровно столько времени, сколько потребовалось на беглое прочтение, и, вручая письмо обратно, как бы мимоходом заметил, что Фрэнк может оказаться в опасном положении, приписывая Гаррисону Хортеру мотивы, не подтвержденные никакими основательными доказательствами. Они поговорили еще несколько минут, Джадд поразил ее глубиной своих познаний в области корпоративного права и правил, введенных в торговлю на биржах Комиссией по ценным бумагам, однако то, что в ином случае могло бы вызвать удовлетворение, на сей раз лишь усилило ее тревогу: муж оставался таким же незаинтересованным, как и прежде. Лишь однажды заметила она проблеск внимания: Джадд сразу же вскинул голову, как только Фрэнк предложил нанести удар в очень подходящий момент, когда Роджер Старк со всеми своим сообщниками по заговору отправятся на круиз-конференцию, увы, искра в глазах Джадда быстро померкла, окончательно ее унес усталый вздох, ясно говоривший: с него хватит.

В ту ночь Кэй приняла вторую таблетку снотворного и наконец-то отключилась, проснувшись уже ближе к рассвету от острой боли по всей шее, расцарапанной ею до крови во сне, навеянном лекарством. Утром жжение унялось, зато осталось подобие ожерелья из красных пятен, своего рода предостережение: старайся получше держать свои нервы в узде.

Четверг выдался тяжким днем: погода серая и гнетущая, все ее попытки поднять Джадду настроение заканчивались провалом.

Вчерашний день прошел получше в какой-то мере потому, что Кэй, изнуренная нескончаемым волнением, выдохлась настолько, что, махнув рукой, решила терпеть все, однако и Джадд, казалось, понемногу выбирался из своей пещеры. Он задержался за завтраком, не спешил обратно в библиотеку, как делал каждое утро, а чуть позже удивил ее, неожиданно заявившись на кухню в поисках старого металлического ящичка, где хранился набор ручных инструментов, которыми он пользовался в Индии для ремонта своей камеры. Кэй уже много лет ящичек в глаза не видела, однако (ну, не доброе ли предзнаменование!) отыскала его в подвальном шкафу. Когда она принесла инструменты в библиотеку, Джадд уже снял заднюю стенку большого радиоприемника, а потом едва ли не полдня провозился с ним и с переносным проигрывателем Рольфа, пояснив, что пытается соединить их и добиться лучшего звучания пластинок, убрав маленький дребезжащий динамик из проигрывателя и пустив музыку через более качественную звуковую систему радиоприемника. Заявил, что сыт по горло рок-н-роллами радио и хочет послушать приличную музыку. У них же еще остались все его хорошие пластинки, верно?

Вновь поиски в подвале, на сей раз более уверенные, поскольку Кэй припомнила, где видела их во время переезда: коричневый фибровый чемодан, куда она уложила всю коллекцию записей классической музыки, которая, еще когда они в Коннектикуте жили, несколько недель занимала все внимание Джадда. О музыке он не знал почти ничего, этот недостаток крепко дал о себе знать, когда он стал режиссером на телевидении. Джадд тут же пустился лихорадочно исправлять его, глотал одну книжку за другой, проигрыватель включался, едва он заходил в дом, оглушительно ревел. Кэй была уже готова вопить при первых же тактах очередного проигрывания прелюдии к «Лоэнгрину». Казалось, единственным композитором, который его интересовал, был Вагнер. Ей хотелось предупредить, что он никогда не разовьет в себе понимания музыки и любви к ней таким безоглядным наскоком, но как-то около месяца спустя однажды вечером она услышала его телефонный разговор с композитором телешоу, услышала, как Джадд, объясняя, какую бы ему хотелось музыкальную связку, говорил: «Помните, как в «Музыке огня» вступают струнные…» И когда она встретила композитора на приеме по случаю окончания года, тот совершенно искренне уверял ее, что Джадд единственный режиссер из тех, с кем ему приходилось работать, кто по-настоящему понимает композиторские проблемы.