Ураганные войны

– В полку у меня появилась подруга. Ее звали Каэда. Именно она сказала мне, что с Побережья Сардовии видно Пустопропасть, – сказала Таласин. – Она не связывала это с семилунным затмением, и я сомневаюсь, что она верила, будто аметистовый свет на горизонте не был небылицей, пока я не вернулась из Ненавара и не рассказала о магии пустоты. Но мы все равно знали о Безлунной Тьме и кое-что запланировали, много лет назад. Если бы тогда не разгорелось сражение, если бы наш полк остался на месте, мы разбили бы лагерь на открытом воздухе – в лесу или где-нибудь на холме – и остались там, пока луны снова не начали бы сиять.

Таласин говорила с ясностью памяти, которую даровал ей Просвет. Этот день был давно похоронен в бесконечном ужасе и жестокости Ураганных Войн, но теперь он обрел четкость и живость: переполненная и шумная столовая, Каэда, говорящая с набитым ртом и сияющая редкой для нее взволнованностью, рассказывает о ночи, когда луны не взойдут после захода солнца. О том, как они с Таласин переживут это событие, которое случается раз в несколько поколений, вместе. Позже этот план изменился, когда подключился Сол – через несколько месяцев после того, как они с Каэдой сбили «волка», Сол проплыл мимо жасминового дерева и сорвал цветок, подарив его ей, когда их корабли проходили друг мимо друга, а поверженный враг штопором летел к ожидающей внизу долине.

– Сейчас мы, конечно же, не сможем этого сделать, – едва слышно продолжила Таласин, почти шепотом. – После битвы при Оплоте я больше не видела Каэду. Она была единственной, с кем я когда-либо дружила, а теперь я даже не знаю, жива ли она, все ли нормально с ребенком, которого она вынашивала. Скорее всего, нет. – Слова комком застряли у нее в горле. Она впервые сказала вслух об этом своем страхе. – Твои солдаты ведь стольких наших товарищей убили.

Воцарилось давящее молчание. Напряженная тишина, последовавшая за раскатом грома, застывшая в вечности, тянулась очень долго. В душу Таласин крючковатыми шипами вонзилась острая боль: она поняла, что в ту ночь, когда Сураквел тайком вывез ее из дворца на Око Бога Бури, ей даже в голову не пришло спросить Велу, уловила ли эфирная волна какие-либо сигналы от Каэды.

В какой-то момент, сама того не осознавая, она уже стала думать, что потеряла подругу.

Вот что сделала война. Превратила людей в статистику потерь. Отняла надежду и перемолотила в кости, которые оставалось лишь похоронить.

– Таласин, – тихо и подавленно прозвучало ее имя из уст Аларика. – Я…

Время снова сдвинулось с места.

– Нет.

Глаза ей защипал внезапный поток непролитых слез, но она не позволила им показаться. Она никогда бы не заплакала перед Алариком. Она была в огромном долгу перед Каэдой и всеми погибшими. Как за последние несколько дней она могла забыть, даже на краткий миг, что Аларик был причиной падения Сардовии? Как воспоминания о Каэде, Соле и мастере меча Касдар не обжигали ее с каждым вздохом?

– Давай вообще помолчим.

Он сел, сощурив глаза. В них не было того холодного тихого гнева, который Таласин привыкла связывать с ним, и только с ним. В них был необузданный блеск, безрассудство.

– А что насчет того, что произошло в амфитеатре? Тебе не кажется, что нам следует поговорить об этом?

– Не нужно ничего обсуждать, – сухо отозвалась Таласин. – Это было недоразумением.

– Недоразумением, которое тебе понравилось, насколько я помню.

– А по-моему, тебе понравилось больше! – возмутилась девушка и перевернулась на другой бок, чтобы не мучить себя его видом. Но испытующий взгляд стал иголками колоть ее затылок. – Дайя Лансун однажды сказала мне, что ненависть – это один из видов страсти. Я слишком увлеклась дуэлью. Провода закоротило. Вот и все.

– У меня тоже, – выплюнул Аларик без колебаний, и до чего же это было больно.

В груди у нее зазвенело от удара. Это было простое согласие с ее собственными словами, но она знала, что кое-что разительно отличалось.

Он говорил правду. Таласин даже не казалась ему сносной, когда не была нарядно одета и накрашена.

Из них двоих она была единственной, кого обдавало электричеством каждый раз при вдохе другого. Или при редкой мимолетной полуулыбке.

– Почему дайя Лансун сказала тебе это? – внезапно спросил Аларик, его тон переполняло подозрение.

– Она дразнила меня, – пробормотала Таласин. – Говоря о тебе.

Из освещенного серебром полумрака позади нее послышался изящный смешок. Вот насколько незначительным для него было происходящее, и боль внутри нее лишь усилилась.

«Я предательница. – Таласин незаметно, но яростно потерла глаза, на которые навернулись слезы, пока те не успели скатиться по лицу и губам, все еще болевшим при воспоминании о том, как Аларик прикасался к ним. – Мне будет мало повешения».

…….✲……..

Слишком яркое солнце ненаварского утра било Аларику в лицо, и он проснулся таким же, каким заснул: сбитым с толку, разъяренным и полным сожаления.