Прошлой ночью он позволил себе увлечься моментом, поддаться влиянию ложного чувства близости, вызванного тем, что он остался наедине с Таласин среди отдаленных от остального мира руин. Ее прелестное лицо, острый ум, ее пламя довели его до преступной беспечности. Этим жгучим поцелуем, ароматом манго и обет-жасмина. Он думал не головой, как сказал бы его отец. И именно поэтому он ослабил бдительность, поделившись с девушкой душераздирающими подробностями, о которых никогда никому не рассказывал.
Ради чего все это было? Какой в этом был смысл, если она не могла забыть прошлое? Если копила обиды, чтобы высказать ему в момент его наибольшей уязвимости?
Отчасти Аларик осознавал, что такой ход мыслей достоин осуждения, зная, через что прошла Таласин. Частично он даже понимал, что прячется за этой жалостью к себе, чтобы не пришлось испытывать сокрушающее чувство вины, которое Таласин пробудила в нем, очеловечивая Ураганные Войны. Но он не остановился и все равно подумал об этом, потому что правители стран-победительниц
Однако он боялся, что в конечном итоге поступит именно так или сделает что-нибудь столь же глупое, хотя мало что могло сравниться с тем, чтобы рассказать о своих родителях и выразить чувства, которых доселе ни один живой человек в нем не видел:
И посему Аларик с некоторым облегчением наблюдал, как Таласин убирает спальный мешок, чайник и все походные принадлежности после мучительно молчаливого завтрака, когда в конце концов понял, что она собирается насовсем.
– Мы уходим?
Та резко кивнула.
– Мы получили то, за чем пришли. Больше не вижу смысла оставаться здесь еще на день.
Он подавил пульсирующий всплеск боли, острой, как когти хищной птицы, впившейся до самых костей.
– Как скажешь.
Глава тридцать третья
В ванной комнате в Куполе Небес Таласин ждала свежеприготовленная ванна. Цзи, которую в свое время весьма обеспокоил тот факт, что лахис’ка будет разгуливать по лесу, даже посыпала поверхность воды желтыми лепестками крем-яблок, и они добавляли сладкого аромата к душистым маслам и травяному мылу.
Таласин отмокала в мраморной ванне, пока не сморщилась кожа, размышляя о том, чего Аларик устыдился бы. Она обменялась с ним всего несколькими словами по дороге в гарнизон, и еще меньше разговоров было во время обратного полета в Эскайю. По крайней мере, после этого он быстро отбыл на свой штормовик под предлогом неотложных дел, и ей не придется видеться с ним до самого затмения, когда они должны будут создать барьер, чтобы заклинатели Доминиона смогли изучить его.
Это дало ей некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что рядом с Алариком нельзя было терять бдительность. Чтобы забыть все, что произошло между ними на Белиане.
«Прости меня», – раскаялась она перед Каэдой. Той, что жила у нее в голове, в то время как настоящая Каэда, возможно, уже мертва.
Ответа не последовало – она была слишком перевозбуждена, чтобы даже представить, какой ответ дала бы ее подруга, – и наконец в безопасности ароматной воды Таласин позволила пролиться нескольким слезинкам.
Пока командор Матхир занималась делами на своем флагмане, Аларик с Севраимом оказались единственными кесатхарами, в ночь затмения пришедшими в атриум, который был местом неудачной демонстрации барьера – и, хочется надеяться, вскоре станет местом удачной, – и застали заклинателей Доминиона усердно работающими над…
Ишан Вайкар с радостью объясняла Аларику принцип работы усилительной установки, пока со своими людьми раскладывала провода и передвигала банки из стеклометалла, образуя идеальный круг такой величины, чтобы в него могли войти два человека.
Севраим подошел посмотреть, после чего, пожав плечами, вернулся к Аларику.
– Возможно, это и не орудие убийства, но я предлагаю позволить им сначала опробовать его на вашей прелестной будущей жене…
Севраим выпрямился, а Аларик застыл на месте. Таласин подкралась к ним тихо, словно кошка. Стиснув зубы, Аларик повернулся, чтобы посмотреть на нее, впервые со дня их возвращения с Белианского хребта.
Неотесанную рулевую с растрепанной косой и забрызганными грязью бриджами изгнали. На ее месте, сопровождаемая немногословной охраной, стояла лахис’ка Ненавара с короной на голове, украшенной кованными из золота колибри и розовыми мальвами.
Аларик задумался в поисках подходящего язвительного замечания, но карие глаза Таласин скользнули куда-то за его плечо. Словно клинок, его пронзила острая дрожь, своей лютостью доводя до тошноты.