Ураганные войны

Аларик всегда верил в это и теперь видел подтверждение слов отца здесь, на Белиане, в том, как даже на большом расстоянии Просвет обжигал его кожу и глаза. Слишком остро, слишком безжалостно. Ему никогда не сравниться с мягкой прохладой Врат Теней.

Он принижал эту форму магии – он должен был принижать ее, – но…

…когда Светополотно наконец начало сжиматься, опускаясь с небес обратно на землю…

…когда девушка в центре фонтана повернулась к нему с золотыми глазами и золотыми нитями, бегущими по оливковой коже, с наполненными светом прядями каштановых волос, высвободившимися из ее косы…

…когда она подняла руку и создала прочный сверкающий щит, не каплевидной формы, как на Континенте, а длинный, прямоугольный, с двумя зубцами наверху и у основания, как те, которыми орудовали ненаварцы…

…он мог думать только об одном: она прекрасна. Каждая частичка ее тела была прекрасна.

…….✲……..

Когда Таласин вернулась в мир заросшего каменного двора на Белиане, высокий гул Светополотна все еще отдавался у нее в ушах.

Аларик стоял там же, где она с ним рассталась. Расплавленное сияние светового щита мерцало над его силуэтом, память и реальность перед глазами сливались в пятна. Броня Кованного Тенью, оружие, штормовики его отца, все, что было потеряно.

Она опустила руку, и щит рассеялся. Разлив Просвета затих, и образы исчезли.

Аларик снова стал осязаемым. Он внимательно наблюдал за ней, от жара Просвета на его бледном лбу блестели капельки пота. Это был не смертоносный призрак из Оплота. И все равно она смотрела на него расширенными глазами с нарастающим ужасом.

Он стоял в нескольких шагах от нее, ожидая, когда Таласин сделает первый шаг. Аларик выглядел так, словно хотел спросить ее, что произошло, но она не могла объяснить всего, что видела. Эти воспоминания принадлежали только ей. И к тому же они напомнили ей об ужасной ошибке, которую она совсем недавно совершила.

Что она натворила?

Этому поцелую не было никакого рационального объяснения. Ее поведению не было оправдания. И теперь ей придется вернуться в Эскайю с тяжким осознанием того, что у нее во рту побывал язык императора Ночи. В следующий раз она прибудет к сардовийцам с воспоминанием о руке императора Ночи на ее заднице.

И о том, что ей это понравилось.

О боги, что на нее нашло, что овладело ею, почему все так обернулось?

– Я… – Таласин пыталась наскрести слова в пустой голове, чтобы он перестал так пристально на нее смотреть. – Я сделала щит.

Аларик кивнул, уголки его рта дернулись вниз. Как будто он хотел, чтобы она сказала что-то еще.

– Да, ты смогла.

– Я попробую сделать его еще раз.

И она провела остаток дня, выжимая из Светополотна идеальные щиты различных форм и размеров. Просто ради того, чтобы испытать радость от создания, от долгожданного умения создавать, да, но также у тренировок была еще одна неоспоримо веская причина: не замечать присутствия Аларика.

Он же, в свою очередь, ушел на другой конец двора, как можно дальше от нее. Ей казалось, что она чувствует жжение на спине от его пристального взгляда, но всякий раз, когда она посматривала в его сторону, он был сосредоточен на чем-то другом. Она предположила, что он тоже изо всех сил пытается забыть о ее существовании. Украдкой она даже застала его расчищающим их лагерь от опавших листьев. В конце концов он сдался и ушел, скрывшись в одном из многочисленных полуразрушенных коридоров святилища под невнятным предлогом дальнейшего изучения руин.

Когда в небе уже стемнело, Таласин заползла в спальный мешок, надеясь заснуть до возвращения Аларика. Она беспокойно вертелась с бока на бок, в голове бушевал поток противоречивых эмоций, магия беспокойно пульсировала в венах, а сверху как ни в чем не бывало сверкало бриллиантовое полотно лун и звезд.

Но пока она лежала, сквозь трясину замешательства и чувства вины прорвалась заманчивая идея. Если бы она причащалась Просветом дольше, смогла бы окунуться в прошлое еще глубже? Смогла бы достать из памяти больше воспоминаний о матери, что-то кроме запаха ягод и эха колыбельной? Оживет ли Ханан Ивралис в ее сознании? Хватит ли этого?

Все еще бодрствуя, Таласин услышала во дворе мягкие шаги Аларика. Она крепко зажмурила глаза, притворяясь, что спит, прислушиваясь к шелесту ткани, пока он забирался в спальный мешок.

И тут тишину прорезал его низкий, мягко упрекающий тон:

– Я даже слышу, как ты там думаешь.

Она перекатилась на бок, чтобы стрельнуть в него взглядом, но вздрогнула, обнаружив, что он уже смотрит на нее. Его серые глаза на бледном лице ярко блестели в лунном свете.

На девушку нахлынуло еще одно воспоминание, гораздо более свежее. Амфитеатр. Его зубы, покусывающие ее нижнюю губу. Каждое ласкающее прикосновение его рук.

Самым разумным сейчас было бы прекратить смотреть на него, потому что один его вид и то, насколько мал ему был спальный мешок, никак не облегчали ее беспокойно мечущихся мыслей. Но Таласин все равно продолжала смотреть Аларику в глаза, переставая замечать окружавшие их руины и окутывающую ночь, пока молодой человек не спросил:

– В чем дело?