Ураганные войны

– Слышал. – Севраим опустился на каменную скамью с небрежностью в движениях, на какую никто другой не осмелился бы в присутствии сына Гахериса Оссинаста. – Видимо, у любой истории есть две стороны. Но мы-то знаем, что правы мы, так какая разница, что думают другие?

Аларик пожал плечами.

На следующие несколько минут единственным звуком в саду стал плеск миниатюрного водопада. А после Севраим спросил:

– Его величество желает что-то обсудить со своим смиренным слугой?

На первый взгляд эти слова казались лишь поддразниванием, но в них скрывалась искренность, какую мог вложить только закадычный друг. Аларик закатил глаза и взглянул на расслабленного и уверенного в себе легионера, который благодаря своему очарованию добрался почти до каждой постели кесатхского двора, и выдавил из себя:

– Как мне… поговорить с ней?

Губы Севраима скривились, будто он сдерживал смех. Аларик почувствовал, как кончики его ушей становятся пунцовыми. Он пожалел о том, что задал этот вопрос не подумав, но брать свои слова назад было уже слишком поздно.

– Я понимаю, что она меня терпеть не может, – продолжил он. – И сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится. Слишком уж сильна ее враждебность. Но я хотел бы, чтобы наше общение стало более… – Он вяло указал на закрытую дверь Таласин на другом конце сада. – Мирным. Условно говоря. Но что бы я ни говорил и ни делал, это выводит ее из себя.

Севраим подпер подбородок кулаком.

– Ваш отец учил вас быть воином и будущим императором, а не супругом лахис’ки Ненавара. Особенно лахис’ки, которая не станет прикрывать вам спину.

– Именно. Она воткнет мне в нее нож, – буркнул Аларик. – Световой нож.

Севраим хмыкнул и не стал отрицать. Он кивнул.

– В жизни есть не только война и политика, Ваше Величество. Спросите, чем она увлекается.

– Увлекается?.. – беспомощно повторил Аларик.

– Чем ей нравится заниматься, – пояснил Севраим. – Вдруг что-то из этого понравится вам обоим, и с этого можно будет начать.

Аларик был уверен, что Таласин увлекает только мысль о его жуткой смерти, но предложение Севраима казалось вполне осуществимым.

– Хорошо. Что еще?

– Похвалите в ней что-нибудь, – предложил Севраим.

Аларик уставился на него.

– Что похвалить?

– Ну, мне-то откуда знать. Я за все время успел сказать ей только слов десять, и это была угроза убить ее. – Севраим почесал затылок, крепко задумавшись. – Вы могли бы, по крайней мере, делать менее неприступный вид. Возможно, могли бы даже попытаться время от времени улыбаться ей.

Аларик не удостоил такой совет какой-либо реакции.

– Ладно, возможно, улыбаться – это перебор, – признал Севраим. – Просто… Поймите, что эта Ткач Света ведет себя так потому, что ей нужно спасти свой новообретенный народ, точно так же как вам нужно предотвратить вовлечение Кесатха в новую войну, пока мы оправляемся от предыдущей. Она бросается на вас, потому что сильно переживает, как и любой другой человек в подобной ситуации. Не поддавайтесь на ее постоянные провокации. Запомните мои слова, ваше величество, вы еще поблагодарите меня.

Глава двадцать первая

Таласин редко жалела, когда давала волю эмоциям, меньше всего – когда это было как-либо связано с Алариком, но на следующее утро ей пришлось признать, что она все испортила. До затмения оставалось всего одиннадцать дней, а она еще не научилась плести из Светополотна ничего, даже отдаленно напоминающего нормальный щит.

Направляясь после завтрака в зал совещаний, Таласин решила, что будет вести себя налучшим образом. Не только во время переговоров, но и во время тренировки во второй половине дня. Она сочла это довольно благородным обещанием со своей стороны. Вот только это обещание было грубо нарушено, когда Урдуя объявила, что вечером состоится банкет с участием всех знатных домов, чтобы отпраздновать помолвку лахис’ки с императором Ночи.

Тем не менее Таласин смогла сухо кивнуть в знак согласия и не проявить невежливости ни в чем, разве что избегала взгляда Аларика, который бесстрастно рассматривал ее, сидя на противоположной стороне стола, как будто его собственной вспышки гнева вчера и не было.

Воспоминание об этой сцене вызвало у девушки престранное ощущение глубоко в животе. В отличие от нее, Аларик обычно полностью контролировал свои эмоции. Единственные случаи, когда он казался по-настоящему разъяренным, были вчера и той ночью в бамбуковой камере гарнизона на Белиане. Когда она уколола его словами об Озалусе в первый раз и о Гахерисе – во второй. Семья явно была для него больной темой.

И все же, каким бы разъяренным он ни был, он ни разу не кричал на нее. Напротив, чем сильнее он злился, тем тише становился его голос. Подумать только, это была единственная черта Аларика, которая делала его даже приятным. Крики прочно связались с приютом, воспитателями. Таласин кричала, когда злилась, потому что так она выражала гнев. В тихой же ярости Аларика, в том, с какой легкостью он сдерживал себя, было что-то привлекательное.

С ним она чувствовала себя…

В безопасности.