Уральские стихи

В эту домну под горою,
Возле самого пруда,
Дед мой давнею порою
Пламя вдунул навсегда.
И по камню ранних улиц,
Веря будущему дню,
Все у нас в роду тянулись
К негасимому огню.
Все мы доменщики с детства,
Не уступим никому…
Помню, выглянет отец мой
Из окошка в полутьму
И глядит из–под ладони,
Скоро ль кончится завал.
Он по факелу на домне
Все с пригорка узнавал.
Ну и я старался тоже
По–отцовски у огня.
А другие, помоложе,
Те учились у меня.
Сколько мог, стране на славу,
Переплавил я руды.
Вот и дали мне по праву
Полный отдых за труды.
Вдруг — война! Сидеть в покое?
В бой уходит молодежь…
Нет, брат, время не такое.
Здравствуй, домна! Узнаешь?
И гудит она: — По русым
Узнаю тебя усам;
Ты вручил меня безусым,
А теперь явился сам?

Да, явился! Бросил хату.

Дай–ка руки отогреть.
Полагается солдату
Возле пушки умереть…
Пробивая пикой летку,
Думал только об одном.
А когда я вражью глотку
Залил добрым чугуном,
То весною — не хотите ль? —
Говорят ребята мне:
— Вы теперь, как победитель,
Отдыхать должны вдвойне.
Надо вам пожить в покое,
Славой кончилась война.

Нет, брат, время не такое.

Потеснитесь у горна!

Был в роду я не последним,

Прокалился на огне.
С новым планом пятилетним
Справлюсь я, поверьте мне.
И, как все бойцы в России,
Никогда не изменю
Вместе с вами доброй силе —
Негасимому огню!

1946

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Меня считают маленьким, нестрогим.
Смешно подумать: разве я такой?
Тогда, конечно, многому и многим
Не уместиться под моей рукой.

Тогда к чему мне все эти долины,

Все эти горы, реки и моря?
Я мог бы жить, ни мрамора, ни глины,
Ни руд уральских в руки не беря.

Я мог бы жить, не отливая пушек,

И, позабыв об огненной реке,
Перебирал бы серебро речушек
За горстью горсть, валяясь на песке.

Я мог бы жить…Нов том–то все и дело,

Что я, конечно, вовсе не такой.
Весь этот край, богатый без предела,
Он жив и счастлив под моей рукой.

Но и не гот я, кто глядит с плаката,

Все разгадав и предрешив давно:
Граненый штык, суровый взгляд солдата
Таким я был мгновение одно.

И потому мне свойственны и робость,

И вечная тревога горняка,
И вместе с тем солдатская суровость:
И строгий вид, и взгляд острей штыка.

И тут слезу, что светится в улыбке,

Среди морщинок след свой проложив,
Ты не прими за слабость по ошибке, —
Я просто счастлив оттого, что жив.

Вот я стою на самом гребне ската,

Ломая пласт и пробуя руду,
А ты сумей узнать во мне солдата,
Пробившегося к мирному труду.

1946

* * *