Урамбо

И все ценное, что поэт носил в душе, — любовь к мужеству, к борьбе, к творчеству, свою актуальную музыкальность, — он отдал и отдает будущему, и это будущее, которое реально обнажила пред ним революция, насыщает его песни глубоко и полно звучащими нотами.

В этом своеобразном синтезе — здорового человека и стихии революции — он постепенно обретает свой поэтический лик.

И в стихотворении, посвященном писательнице Л. Сейфуллиной, он уже ощущает свою полную и беззаветную принадлежность к этой новой — «нашей расе».

Непонятная дышит сила.
Переплескивает берега…
О, так радостно, жутко было
По невидимым тропам шагать!
За врагом быстроногим и ловким,
По пятам, опустить штыки…
На прикладе ижевской винтовки
Острой пулей царапать стихи.
Ничего, что мой томик Шекспира
На цигарки свертели в пути, —
Взбита старая мира перина,
Будет радостней жизнь любить…

И, наконец, в своей поэме «Солнце Сердца», полной своеобразной, музыкальной стихии, где наряду с воспоминаниями о шуме столиц, покое и роскоши библиотек, о страницах Пифагора, брошенных миру, он рисует тайгу, снега, вьюги, великие походы, грезит очаровывающими снами о будущем, о созданной им стране Гонгури, — в этой поэме уже живо ощущается огромный сдвиг и порыв в здоровую стихию человека, наполненную глубоким внутренне-революционным содержанием.

И уже нет ни на каплю в сохраняемой им до конца своей индивидуальности ненужного индивидуализма, романтической отвлеченности; наоборот, теперь его личность нечто социально-ощутимое: она несет в себе необходимый обществу социально личностный опыт, вливает в него струю ценнейшего поэтического мужества.

Нас вечно двое против двадцати
Пред нами вечно бури и пространства.
В мечте всемирной есть печать славянства, —
Кто смог бы столько мук перенести?
И не понять не знавшим нашей боли,
Что значит мысль, возникшая на миг:
— Ведь это я стою с винтовкой в поле,
Ведь это мой средь вьюги бьется крик.

Таков в кратких словах путь поэта: от романтических блужданий, от подражания и следования за Данте, А. Блоком, Н. Гумилевым, от провинциализма духа и внесоциальности — к своей изначальной здоровой стихии, обретаемой им в революции, в открывающихся реальных, но величайших и чарующих возможностях для человечества.

Этот путь оказывается крайне плодотворным и многообещающим для молодого поэта.

И пусть, с одной стороны, умолкнут те, кто утверждает, что «солнце» — стихия революции — суживает задачи поэзии, убивает ее ценность, — а с другой пусть поймут, наконец, и другие, что поэту всегда необходимо и самое напряженное сохранение своего «сердца» — личного, музыкально-индивидуального.

В социально-здоровой личности, ее искреннем обнажении себя — начало новой поэзии, источник форм и содержания грядущего творчества.

Синтез «Солнца и Сердца» таит в себе глубокие музыкальные возможности, — элементы новой — органической и естественнейшей культуры.

Валериан Правдухин.

Эмпедокл

Моя душа — огонь, Аидоней,

Ее туда влечет, где он таится, —

К источнику сжигающих огней:

Подобное к подобному стремится.

Куст белых роз и юноша и дева,

Я знаю жизнь и знаю цену ей.

Моя душа полна тоски и гнева,

О исцели ее, Аидоней!

Всегда, всегда под гнетом снов и Рока

Проходит жизнь, как странная мечта,

И от любви до низкого порока

В ней неизменны ложь и суета.

И чем больней безумнее и глуше

Стучат и стынут бедные сердца,

Тем ярче к ней, все к ней стремятся души…

Но Истина уходит без конца.

Возьми мой прах, о кратер величавый,

Мне скучно дольше жить и дольше ждать,

Омой мне сердце беспощадной лавой,

Лишь мертвое перестает рыдать!..

Моя душа — огонь, Аидоней,

Ее туда влечет, где он таится,

К источнику сжигающих огней, —

Подобное к подобному стремится.

Синий жемчуг

I

Кто исчислит богатства Дедала?

С чем сравнится его ореол?

Он построил дворцы из коралла,

Что пурпурный приносит атолл.

Там алмазы из Индии знойной,

Голубые, как детские сны,

Жемчуга есть бледнее луны

И рубины, как сон беспокойный…

Но пределы немыслимы грезам

И безумный искатель чудес,

Он отдался туманным наркозам

О жемчужинах в море небес.

И с тех пор есть одно постоянство

В каждой грезе, что к солнцу влечет

Ледяные пустые пространства,

Где в блаженстве сгорает пилот.

II

На незримых волнах атмосферы,

Средь тончайших эфирных зыбей,

Я лечу в лучезарные сферы,

Увлеченный мечтою своей.

Бездны неба прозрачны и ярки,

Синева, словно сон, глубока,

И везде — триумфальные арки

Вознесли надо мной облака

И, как сон из туманной поэмы,

Напевает восторженно винт,