Уран. Роман-реконструкция

Без тягловой опоры «мужиков» лагерное сообщество начало разваливаться на два неравных ломтя. Бóльшую, но разнородную и в основном пассивную, запуганную массу составляли «политические», сидящие по доносам или «прицепом», по соучастию в крупных процессах. Меньшую, но могучую и почти бесконтрольную силу представляли уголовники с большими сроками — по Указу от 4 июня 1947 года, прозванному «четыре шестых», за любой рецидив сроки были повышены до двадцати пяти лет. Выделялись опасные бандиты «тридцатипятники», для которых свобода представлялась совсем туманной перспективой.

Урки отвергали тяжелый труд на «общих работах», иногда предпочитая даже смерть. Политические часто были неспособны выполнить норму по состоянию здоровья, с непривычки, из-за отсутствия необходимых компетенций.

Вместе с тем начальство колоний подвергалось суровым мерам воздействия за неисполнение плана строительных работ, лесозаготовок, добычи угля и руды, поэтому в некоторых лагерях затягивали с оформлением амнистий, ожидая из министерства сокращения норм выработки. Повсеместно на работы стали выгонять блатных без разбора иерархии, и борьба за выживание в среде самих уголовников сделалась еще более ожесточенной.

Все эти факторы стали причиной бунтов, неповиновения и «волынки» на зонах всей системы ГУЛАГа начиная с мая 1953 года.

Карта сражений «сучьей войны» растянулась от восточной к западной границе СССР. Нарвский исправительно-трудовой лагерь, содержание в котором по сравнению с другими зонами считалось «курортом», не избежал всеобщего брожения. Откуда-то появлялись самодельные листовки с опасными призывами, участились отказы от выхода на работы, были случаи нападения на надзирателей. Из министерства генералу Азначееву поступали срочные депеши. Начальство требовало усилить дисциплину и агитацию, не допустить массовых выступлений, перевести охранные батальоны на особый режим.

О стычках и убийствах в блатном бараке Азначеев знал от верных доносителей. Много неприятностей доставило так называемое «воцарение» опытного рецидивиста Гольцова по кличке Голод или Голый Царь.

По негласному соглашению руководства лагерей уничтожение внутри зоны «идейных», не подлежащих перевоспитанию уголовников, считалось чем-то вроде санитарной процедуры. Расследование таких убийств велось формально, чаще всего в графе «причина смерти» указывались болезнь или несчастный случай. Однако в последние месяцы число таких смертей в ИТЛ-1 сильно превысило средние показатели. Избиения, насилие и убийства по приказу Голода продолжались даже несмотря на то, что сам рецидивист был помещен на строгие условия содержания и регулярно отправлялся в штрафной изолятор.

Азначеев понимал, что имеет дело с опасным и умным врагом. Голый Царь, окруживший себя верными приспешниками, имеющий связи с уголовным миром по всей стране, пытался взять под контроль и превратить лагерь в одну из «черных» зон, где правит неписаный воровской «закон». В таком лагере человек оступившийся, изначально не имевший преступных склонностей, или погибал, или перенимал идеологию закоренелых уголовников и, следовательно, переставал верить в социалистическую законность.

Азначеев по себе знал, какой это опасный путь — разувериться в справедливости общества, почувствовать себя изгоем. Или, еще хуже, сделаться частью той враждебной силы, которая этому обществу хочет диктовать свои звериные порядки.

Сам попавший в жернова неизбирательной «чистки рядов», Назар смог подняться над личной обидой, осознать безжалостную историческую необходимость. Социализм выметал остатки «прошлых» людей. Метла эта, как французская гильотина, однажды запущенная, сама остановиться не могла.

Если отдельных людей позволено и даже прекрасно убивать по классовому признаку, значит, позволено убить и тех, кто был недостаточно сноровист в убийствах, а после и тех, кто слишком много убивал. За ними следует устранить и свидетелей, и сторонних наблюдателей. И тех, кто просто помнил прежнее устройство жизни, когда убийство еще казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Возможно, понимание этих причин и спасло жизнь Назару, хотя, скорее, здесь сыграл роль случай. На допросах его не били, хотя и мучили бессонницей, голодом, жаждой. Но все же доносить на товарищей он отказался, послаблений не просил. По совету сокамерника написал кассацию на приговор, хоть и не рассчитывал на благополучный исход. И вот уже в лагере, где он оказался в начале войны, пришла повестка о пересмотре дела. Попался въедливый адвокат, буквально вытащил Азначеева с нар, опираясь на процессуальные нарушения в ходе дела и несостоятельность обвинения.

Освободили, направили в Кузбасс, назначили в руководство треста по управлению шахтами — фронту и тылу требовался уголь. Работал сутками без сна, налаживал отправку составов в Москву, Курск, под Сталинград. Подал документы о реабилитации. Начал искать семью.