Урановый рудник

Алексей Андреевич поспешил снять потерявшего сознание подполковника с продолжавшего орать благим матом участкового и, оттащив обмякшее тело в сторонку, с натугой взвалил его на кровать отца Михаила. Петров немедленно замолчал, сел на полу и принялся, кривясь от боли, массировать ноющее плечо. Глаз у него был подбит, из носа текло, пуговиц на грязной, разодранной форменной рубашке как не бывало, и вообще Петров в данный момент больше напоминал взятого в плен главаря разгромленной в пух и прах бандитской шайки, чем сотрудника правоохранительных органов и полномочного представителя исполнительной власти Российской Федерации.

У лежавшего на кровати подполковника ФСБ видок был не лучше, разве что одежда его пребывала в менее плачевном состоянии. Глядя на эту парочку, Холмогоров не без грусти подумал, насколько все-таки ломать легче, чем строить: за каких-нибудь полминуты эти люди ухитрились нанести друг другу массу мелких увечий, попутно разнеся в щепки половину имевшейся в доме мебели.

Петров с трудом, кряхтя и постанывая, встал на четвереньки, прогулялся таким манером под стол, нашел там свои пистолет и первым делом засунул его в кобуру. Затем он задним ходом выбрался из-под стола и наконец-то принял вертикальное положение.

— Дерется, сволочь, — зачем-то сообщил он то, что и без него было очевидно.

Холмогоров не ответил. Склонившись над поверженным подполковником, он прислушался к его дыханию и удовлетворенно кивнул: ничего страшного с Петром Ивановичем не произошло. На макушке у него виднелась небольшая ссадина, но череп явно не пострадал.

Петров, прихрамывая, подошел к кровати и деловито выковырял наручники с явным намерением заковать бесчувственного подполковника в кандалы.

— Иван Данилович, — мягко остановил его Холмогоров, — друг мой, не увлекайтесь. Это уже чересчур.

— А чего он?.. — начал было еще не остывший после схватки участковый, но тут же махнул рукой и сунул наручники в карман лопнувших по шву форменных брюк.

Впрочем, пистолет у Завальнюка он все-таки отобрал, и Холмогоров не стал возражать: так было спокойнее.

Убедившись, что тут все в порядке, Холмогоров прошел в угол, где стоял чудом не пострадавший в драке портфель. Под ногами у него хрустели глиняные черепки и битое стекло — дерущиеся ухитрились раскокать лампу, и оставалось только благодарить Бога за то, что в ней не осталось керосина.

На табуретке, все так же придавленные фонариком и кобурой, лежали списки, и прямо сверху, на самом видном месте, Алексей Андреевич заметил два положенных рядышком листка, в каждом из которых, как и говорил Петров, было подчеркнуто по одной строчке.

— Есть? — спросил сзади участковый.

— Кажется, да, — ответил Холмогоров, сличая подчеркнутые номера с выбитыми на вороненом металле казенников цифрами.

— Есть, есть, — проворчал, садясь на кровати, Завальнюк. — Ну что, довольны?

Глава 16

— Вдвоем на одного, — продолжал подполковник, болезненно покряхтывая. — Не стыдно? Я к вам обращаюсь, господин Холмогоров. Интеллигентный человек, личный советник Патриарха, и вдруг такое… Не ожидал от вас!

— Если бы ожидали, ничего бы не получилось, — заметил Холмогоров, кладя инвентарные списки обратно на табуретку. Подчеркнутые номера совпадали с серийными номерами винтовки и пистолета, но написанный от руки номер войсковой части на клапане папки ни о чем ему не говорил.

— Тоже верно, — согласился Завальнюк, осторожно дотрагиваясь ладонью до ободранной макушки. — Чем это вы меня?

— Кувшином, — признался Холмогоров.

— Кувшином… Старею, — констатировал подполковник. — В молодости, бывало, кирпичи на макушке ломал, и ничего.

Он казался совершенно спокойным, разве что немного грустным и здорово помятым, что, впрочем, было неудивительно.

— Ну, и что теперь? — спросил он, вынимая из кармана расплющенную в блин пачку и ковыряясь в ней пальцем в поисках уцелевшей, пригодной к использованию сигареты.

— А собственно, уже все, — сказал ему Холмогоров. — При всем моем к вам уважении, милейший Петр Иванович, должен со всей ответственностью заявить следующее: теперь, чтобы сохранить все это в тайне, вам придется меня убить. Здесь творятся ужасные, богопротивные дела, и я добьюсь, во-первых, их прекращения, а во-вторых, наказания виновных в этом безобразии.

— Ни черта вы, Алексей Андреевич, не добьетесь, — сказал Завальнюк и, кряхтя, спустил ноги на пол. — Уж простите меня за пролетарскую прямоту…

— Ничего, — успокоил его Холмогоров, возвращаясь к столу и усаживаясь на свой табурет, который еще не успел остыть. — Прямоту вашу я как-нибудь переживу. Пережить ваши постоянные вилянья было намного сложнее.

— Чего вы добьетесь, — продолжал Завальнюк, ответив на обвинение в виляньях короткой болезненной улыбочкой, — так это несчастного случая со смертельным исходом.

— Только попробуй, — вступил в беседу Петров, с угрозой надвигаясь на подполковника.

— Отстань, дурак, — отмахнулся тот, — тебя вообще никто не спрашивает. Я с тобой после по-другому поговорю… Пистолет верни!

— Хрен тебе в глаз, а не пистолет, — хладнокровно ответил участковый.